Его вытаскивают на свежий воздух, едва ключи оказываются в замке зажигания.
- Тейр Фриггсон! - Он ожидает увидеть дядю или бабушку, но только не отца. Отец казался поглощённым беседой с матерью, которую вёл по паркету в ленивом, каком-то очень интимном ритме, поэтому Тейр решил, что уж он-то его не хватится - и ошибся.
- Твоё неподобающее поведение будет замечено, Тейр Фриггсон. Вернись немедленно.
- Не могу, - он в самом деле не может сделать и шага обратно в дом клана Хель. Его голова горяча, ноги налиты свинцом, а руки всё пытаются ухватить недоступный руль, единственный якорь в призрачном мире внезапного понимания, единственный способ вернуться в привычную реальность ночного, сонного и спокойного Хабнарфьордюра. - Зачем мне девять дочерей, когда…
- Ивару Водансону только что предрекли смерть, - и Тейр не успевает поймать вспыхнувшую надежду прежде, чем она коснётся его глаз.

Тейр отпустил утопленную в пол педаль газа только тогда, когда оказался в родном городе. Расслабляться не следовало, но здесь, на родной земле, проклятия и перечисление всего, что украденная дочь Оддгейра и Эльвы знает, умеет и собирается сотворить со своим похитителем, как только ей представится такая возможность, пугали гораздо меньше, чем в Аульфтанесе или на границе с Гардабайром. Бросив взгляд в зеркало заднего вида и убедившись, что ремни не позволяют туго запелёнутой в ковёр добыче кататься по салону, он продолжил движение по сорок первой и прибавил звук магнитолы. Вивальди не только его успокаивал, но и вдохновлял Альду, поэтому остаток пути обещал пройти крайне занимательно. Особенно если не забывать махать рукой мелькающим за окнами автомобиля знакомым и мысленно составлять список вопросов, требующих развёрнутого ответа: а как это возможно? а это? а помнишь, ты пять минут назад обещала, что…
Покинув жилые кварталы и проскочив мимо съезда на стрельбище, Тейр не доехал километра до поворота на четыреста семнадцатую и заглушил мотор. По щелчку пальцев ремни с тихим шуршанием сползли на сиденье, двери распахнулись, и ковёр медленно выплыл из салона в вечерний мартовский полумрак. Вот тут-то и начиналось самое интересное.
- Я тебя украл, Альда Хельсдоуттир, - он обернулся, бесстрашно встречаясь взглядом со взбешённой наследницей Хель. - Поговорим?

В морге непривычно тихо и безлюдно. Ни знакомого Цербера у дверей, ни толпы детей в коридорах - никого. Он идёт знакомой дорогой, облитый холодным белым светом, и не чувствует ничего, кроме азарта да тепла картонного стаканчика в ладони.
- Альда, отзовись! Я пришёл с миром и принёс кофе!
За дверью секционного зала, обклеенной разнообразными инструкциями (прежде, чем толкнуть её, Тейр успевает прочитать один из заголовков: “В случае несанкционированного хождения мертвецов по помещениям морга” - и ухмыляется), царят чистота и порядок, а на Альде нет ни бахил, ни фартука. Собираясь передать кофе, он роняет зажатый под мышкой коврик и торопливо поднимает его телекинезом. Глаза Тейра искрят лукавством; ни одно дитя Фригг не может чувствовать себя в безопасности под таким взглядом, и ему впервые на руку то, что последние годы они с Альдой редко смотрят друг другу в глаза.
- Я пришёл с миром, - он так и не отдаёт ей кофе, а льняное полотнище угрожающе изгибается за спиной хозяйки морга. - Но я соврал.

Между ним и Альдой - двадцать метров, зачарованный ковёр и осторожно уплывшая из багажника к женщине куртка. Заметив пристальное внимание к плоду своих трудов, Тейр поспешил убрать ковёр подальше: разрезать его невозможно, но кто знает, не спрятала ли подруга бутылку с зажигательной смесью в кармане? Да и снова замотать её в кокон, из которого невозможно выбраться иначе, чем по его слову, Тейр не решится.
- Альда, ну, где я и где подлость? Я честно тебя выкрал, - Тейр рассмеялся, позабавленный собственными словами. - А каким способом - не так уж и важно, правда?
Он достаточно знает клан Хель, чтобы понимать: если пропажу Альды в самом деле расценят как похищение - и покушение на жизнь и благополучие наследницы, ему не жить. Он достаточно знает свой клан, чтобы понимать: если его убьют, дети Фригг начнут войну, какой не было со времён сотворения мира. Он знает, что они не пощадят ни младенцев в колыбелях, ни собственных дочерей, ушедших в другой клан за мужьями, ни себя. Если он умрёт сегодня, то уже завтра в Исландии не останется ни одного колдуна, кроме жрецов в их святилищах.
- С ковром пришлось повозиться, но я рад, что тебе нравится, - Тейр не удержался от хвастовства. - Ночами глаз не смыкал, зато как хорош!
Он позволил себе подразнить бешеную кровь Хелей и Ньёрдов, помахав ковром, и тут же оставил всякое ребячество. Вынул руки из карманов куртки и медленно, держа ладони на виду, пошёл к Альде. Он не знал, как скоро через Хабнарфьордюр промчится боевая группа с Кьяртаном во главе, и совсем не хотел, чтобы его перебивали.
- Я хочу твоего согласия стать моей женой, Альда Хельсдоуттир.

Отредактировано Þeyr Friggson (2017-06-25 20:08:34)

Когда у Альды, сидящей двумя рядами ниже, начинается видение, он не тратит времени на крик. Фигурка из собачьей кости сама оказывается в ладони, он бросает вперёд сумку и перескакивает через столы. Не иначе как милостью Фригг, на пути Тейра не оказывается ни одного человека. Голова Альды ложится на ладонь, но она уже его не видит, успевая уйти туда, где его голос не будет слышен. Он не знает, сколько времени понадобится Хьёрдис, чтобы добраться на его зов, и справляться нужно в одиночку. Мир сжимается до остекленевшего, смутно напоминающего ноябрьскую воду взгляда Альды. Тейр вытряхивает из сумки зелья - дюжину крохотных, чуть больше винтовочного патрона, флаконов тёмного стекла, оплетённых медной проволокой, - отбрасывает тот, к которому привычно тянется рука, и выбирает другой. Зелье отдаёт мёдом и ромашкой, одной капли хватает, чтобы остановить судороги; и когда дверь с грохотом распахивается, он уже сидит на полу, осторожно прижимая к плечу голову затихшей вельвы и пряча скрытую просторным узорчатым свитером выпуклость живота - четырнадцать недель? шестнадцать? - под собственной ладонью.

Расстроенная, она могла наговорить много глупых, злых слов, но отчего-то горячность Альды ранила его сильнее, чем представлялось. Тейр намеревался пропустить обидные, несправедливые слова мимо ушей, великодушно не замечать оскорблений, которые как раз не следовало бы спускать даже этой женщине, упрямо игнорирующей тёплую одежду, но его чудовища спали не настолько крепко.
- Если всё так, то к чему мне было ждать двадцать лет, Альда? Если меня и правда не интересуют методы? Если я мог заплатить свою цену и закончить наш спор годы, десятилетия назад? - Тейр улыбался, будто предлагал посмеяться вместе с ним, и на извинения только махнул рукой: “я тебя услышал, но не верю”. Ему вдруг стало интересно: а верит ли в свои слова Альда? Знает ли, о каких границах говорит - и насколько они далеки от настоящих? От тех, за нарушение которых карает клан, справедливо считая любое наказание слишком мягким для совершённого преступления?

Хьёрдис находит его сама. Рассекает толпу студентов и вылавливает за рукав мающегося в ожидании взбучки от ректора Тейра. Сорванная лекция по фармакологии этого не стоит, но сымитировать внимание и раскаяние нужно хотя бы ради попытки завести разговор о необходимости постоянного присутствия рядом с некоторыми особенными студентами специально обученных людей, вы ведь понимаете, господин Йоунасон?
- Это - другое. Почему? - Тейру нравится её хрипловатый голос, её лаконичная манера общения, хотя “общение” - неправильное слово для отрывистых, резких, порой и откровенно грубых слов. Дис нравится Тейру, и нравится их взаимопонимание в том, что касается наследницы клана Хель, поэтому он прекращает размалывать сигареты в табачную труху, успокоенный: с Альдой всё хорошо. Он отвечает коротко и честно, не ударяясь в привычное многословье насмешек, посвящённых невеликому уму всякого, кто недооценивает зелья.
- Пижма и полынь.
Её глаза вспыхивают пониманием, а потом ещё чем-то, чему Тейр затрудняется сразу найти название. Частью оттого, что Хьёрдис, коротко кивнув, быстро уходит, а частью - от растерянности: Гарм дома Хель смотрела на него… с жалостью?

Между ними - двадцать его шагов, широких, торопливых, ровно по числу лет отчуждения и непонимания. Если бы с каждым шагом с души падал груз прошлого, если бы Тейр подошёл к ней с беззаботно расправленными плечами мальчишки, если бы… Но это - не его дорога, и если Альде угодно колоть его этим дурацким предсказанием, раз за разом вызывая в памяти ощущение абсолютного бессилия перед происходящим, пусть.
- Твой дар мне был беспримерно жесток и столь же ценен, Альда Хельсдоуттир, - Тейр шёл неторопливо и не собирался останавливаться, пока не сможет коснуться её рук. - Зачем ты заговорила о верёвке в доме повешенного?
Он склонил голову к плечу, как любопытная птица, не замечая, как меняется выражение его лица с примёрзшей к губам ухмылкой.
- Ты хвалилась крепостью своего слова, а теперь от него отказываешься и хочешь сбежать? Ты ли это, милая? - Из его голоса исчез смех. - Мы спорили на исполнение любого желания. И тогда, и сейчас мы повторяли: любое. И если бы ты успела первой, я бы выполнил твоё требование, но первым оказался я. Подумай хорошенько, Альда, разве не прошу я того, что желанно нам обоим?
Тейр приблизился уже на расстояние удара.
- Я хочу называть тебя своей женой, но если я ошибаюсь, если ты не хочешь этого слышать - скажи. Я отвезу тебя обратно в Аульфтанес, получу по голове от Дис и женюсь на первой рыжей Эйр, которую мне сосватают, но, - он пожал плечами. - Только после того, как ты убедишь меня в своём нежелании.

Чем реже Тейр видит Альду, тем чаще она без спроса является в его сны. Босая, со струящимися по плечам и груди волосами, и он никак не может понять, где - нежная кожа, а где - невесомый шёлк. У Альды из его снов - непроницаемые глаза, бледные щёки пахнут летним лугом, и он просыпается с заполошно бьющимся сердцем, вспоминая: тогда, на свадебном пиру, орхидеи в её волосах пахли безнадёжностью. Тейр наконец понимает, насколько сильно хочет узнать вкус её губ, как будет ощущаться костяшками пальцев тонкость кожи на её запястьях и ладонями - изгиб узкой спины, но просыпается в холодном поту раньше,  чем успевает коснуться.
Промаявшись неделю, он без предупреждения возвращается в Хабнарфьордюр просить помощи - но не у матери. Изувеченные артритом, с которым целители уже не в силах бороться, пальцы прабабки Мангхильдюр гневно сжимаются на рукояти тяжёлой трости.
- Сколько в тебе от Фрейи, дитя Фригг?
И худшее из оскорблений наотмашь бьёт его по щекам.

Отредактировано Þeyr Friggson (2017-06-29 15:24:10)

- Я предупреждала, Тейр.
Первое, что он слышит по пробуждении - нежный, мелодичный голос, доведённый до совершенства почти полувеком вокальных упражнений. Эта нежность не предрекает Тейру ничего хорошего: он слишком хорошо знает свою сестру и явственно ощущает, как начинают шевелиться волосы на ногах. В стерильной белизне больничной палаты на Ислейв неприятно смотреть, и он малодушно мечтает вновь потерять сознание.
- Она пыталась тебя убить, а потом испугалась. Не похоже на Хелей, но…
Она садится на кровать и смотрит невозможными голубыми глазами, будто знает все тайны на свете, и Тейра разбирает смех. Над ним, похоже, неплохо потрудился целитель: по крайней мере, о неудачном полёте через перила запасной лестницы, уже ничего не напоминает. Руки, вытянутые поверх одеяла, тоже целы, и он вспоминает свои слова: “Доверия без боли не бывает”.
- Ислейв!.. Ислейв, молись Фригг как можно усерднее, чтобы и тебя однажды попытались так убить.
Сестра выбегает из палаты, на прощание как следует приложив дверь о стену, и Тейр остаётся наедине с хриплым хохотом и фантомным ощущением холодных пальцев Альды на предплечье.

Тейр не заметил, когда разговор о старом споре и необходимости держать слово превратился в разговор о нём самом: его подлости, обмане, трусости, глупости, его дочерях и целом ворохе несбывшегося. Их с Альдой время истекало: Тейр оставил в морге записку для Хьёрдис, но клочок бумаги мог только предупредить, что наследницу дома Хель похитили не отвратительные либералы и не злобные охотники, а прекрасно известный ей своей безбашенностью Тейр Фриггсон, но вряд ли давал какой-нибудь выигрыш во времени. Гарм не станет дожидаться, пока они перечислят друг другу все обиды, в лучшем случае примчится на выручку наследнице не со всем боевым отрядом, а с несколькими доверенными лицами, умеющими сначала задавать вопросы и только после этого - стрелять на поражение.
- Специально злил? - Первый удар он пропустил: до конца не думал, что Альда ударит всерьёз. Спасибо, хоть нож убрала. - Альда, ты чрезмерно...
...мнишь о своей значимости.
Он не договорил: это была слишком явная ложь, слишком грубые слова, способные причинить боль, которую ему никогда не простят. Задачей первостепенной важности стало не позволить Альде покалечить себя, поэтому Тейр перехватил тонкие руки за запястья и слегка встряхнул женщину. Он отличался изрядным, почти бесконечным терпением к детям, но со взрослыми, особенно лезущими в драку, всё было не так просто. Уже готовый ответить отрезвляющей отповедью Тейр перевёл взгляд на лицо Альды, как его внимание отвлекла какая-то мелочь - блеснувшая на жёстком воротнике брошь, отчего-то показавшаяся знакомой.

- Вы не будете против, если я приглашу вашу супругу? - Ивар Водансон как воспитанный человек, разумеется, не против. Слово за Альдой, но она соглашается, и минуту спустя в круг танцующих уверенно входит ещё одна пара. Они резко отличаются от окружающих: безукоризненным соответствием дресс-коду, отнюдь не праздничной серьёзностью, и тем, что с первого шага срываются в вальс, находя нужный ритм в нагромождении звуков. Выпускной бал - не лучшее время и место для того, чтобы пытаться отыскать в прозрачных глазах Альды ответы на свои бесчисленные вопросы. Тонкая ткань вечернего платья дразнит ладонь, оставляя достаточно пространства воображению; они вежливо разговаривают, не наклоняя друг к другу голов: Альда осведомляется о его планах,  Тейр, смиряя желание коснуться её лица, - о сыне. Когда танец заканчивается, Тейр возвращает партнёршу на место, словно драгоценную фарфоровую куклу, рассыпает ворох неискренних любезностей и растворяется в толпе бывших однокурсников раньше, чем успевает надоесть.

Брошь - серебристый металл, тёмно-зелёный камень - ему знакома. Тейр потерял точно такую же запонку на университетском выпускном, увлечённый не то старческим брюзжанием будущего работодателя, не то страхами вернуться под крыло рода, чего в двадцать четыре года не очень-то, помнится, и хотелось. Примерно так же, как сейчас не хотелось и применять телекинез, но другого способа обездвижить Альду, не заворачивая её при этом снова в ковёр, Тейр не знал. И он совсем не был уверен, что ему позволят снять с блузки брошь, повертеть её в пальцах и приколоть обратно.
Тейр неторопливо принялся расстёгивать пальто.
- Альда Хельсдоттир, ты невыносима. Ты упряма, ты своевольна, ты врёшь мне и не краснеешь, ты никогда не упускаешь случая напомнить, у кого из нас “отлично” по философии, а кто не отличает Канта от Аристотеля, - он набросил на неё пальто, удерживая женщину уже не с помощью способности, а оставшимися на плечах ладонями. - Ты жестока, ты любишь спорить, ты игнорируешь здравый смысл и погоду, а слово держишь тогда, когда этого хочешь, и я, наверное, должен бояться тебя и твоего клана, но… Выходи за меня.
Он заправил падающие на её лицо волосы за ухо, да так и оставил руку, не веря толком в собственную удачу, ласково касаясь мягкой мочки и тёплой шеи с бешено бьющейся жилкой.
- Будь мне женой, Альда. Будь дочерью моим матери и отцу, сестрой моим сёстрам… и матерью моим девяти дочерям.

Отредактировано Þeyr Friggson (2017-07-05 22:36:52)