Темные стены темного замка обступают темные фигуры, движущиеся по его темным коридорам, съедая тени, превращая все, что здесь происходит, в своеобразное таинство, повседневное и обыденное, не вызывающее на бледных спокойных лицах ничего, кроме выражения смиренного благополучия.
Псину пустили в замок. Ее пригласили к камину, мокрую и грязную, недавно вернувшуюся из своеобразного рейда – жилистые ноги и руки псины все еще болят, одежда липнет к телу, кое-где пропитанная свернувшейся кровью, и на дорогие ковры капает грязная дождевая вода, струящаяся с каждой тряпки, которой псина себя прикрывала. Ее ботинки гремят, тяжелыми подошвами вдавливаясь в пол, ее кинжалы, не убранные в сумки в спешке, мягко перезваниваются, сотрясаясь при каждом решительном шаге.
Она здесь чужая, какой бы истовой дочерью Хель не считалась. Смазавшиеся чернила среди сотен аккуратных прописных линий. Хьёрдис грязная, усталая и злая, и каждые три выдоха она нервно отбрасывает узкой ладонью черную мокрую челку с лица, хотя на самом деле хотела бы прикрыться волосами настолько плотно, насколько это возможно. Нет, она не стыдится себя – в конце концов, сознание псины не слишком широко для того, чтобы озадачиваться проблемами общественного мнения. Она тяготится тем, что ее ожидания оказались обманутыми, спутанными, неправильными, и теперь Дис вынуждена вместо того, чтобы следовать давно придуманным алгоритмам, барахтаться в неприглядной действительности.
На нее не смотрели косо. На нее вообще не смотрели, и даже горничная (или кто это?), провожавшая явившуюся в назначенный срок Хьёрдис к хозяйским апартаментам, особо не оглядывалась на гостью.
Торстейн обещал быть рядом, когда это произойдет, и обещал рассказать, как нужно себя вести. Что это? Торжественная церемония, обязывающая Хьёрдис заблаговременно подготовить свои телеса и помыслы к сложному незнакомому обряду с участием жрецов, советников и семейного главы? Если так, то она крупно облажалась. Если так, то Хель следовало бы несколько раз хорошо подумать, действительно ли именно эту женщину она считает достойной хранить и оберегать Голос свой.
Она думала, она верила, что когда настанет День, то ее об этом заблаговременно предупредят. Что она успеет стряхнуть уличную пыль, настроиться, подобрать слова и модель поведения; что успеет сходить к Торстейну, к единственному на несколько миль вокруг представителю разумной расы, способному успокоить ураганы сомнений, прячущиеся под короткой встрепанной шевелюрой Дис. Она думала, что вельвам свойственны точность и аккуратность, которые не позволили бы обстоятельствам выдернуть Хьёрдис с охоты, когда она совершенно не похожа на индивида, от которого зависят важные вещи. Скорее, на мокрую тридцатилетнюю женщину, не спавшую несколько ночей и ввязавшуюся в несколько драк.
А ведь она нет-нет да прокручивала в голове этот миг. Представляла с разной степенью абсурдности встречу с девчонкой, обсасывала возможные варианты развития их знакомства; ни в одном не видела благополучия, потому что теряла ту иллюзию свободы, которой порой любила тешить себя, и все-таки испытывала что-то вроде потустороннего трепета. Многим ли из клана удостаивается стать фигурантом предсказания? Многим ли простым невыдающимся воинам, существующим за рамками богемной высокородной жизни, выпадает честь приблизиться к господам на расстояние вытянутой руки?
Много лет она шла вперед, истово выполняя свои обязанности перед семьей, беспрестанно вспоминая о необходимости однажды явиться сюда, в эти темные стены, с той лишь целью, чтобы надеть на свою шею еще один ошейник. Она давно перестала быть просто Хьёрдис Хельсдоуттир, одной из многих; она была «той самой» Хьёрдис Хельсдоуттир, на которую указала угасающая вельва.
Сопровождающая поклонилась и уступила высокому мужчине в ладном черном костюме, таком безупречном, что Хьёрдис захотелось на него плюнуть.
- Хьёрдис Хельдоуттир.- объявил он зычно и по-военному просто, одновременно с тем толкнув от себя тяжелую дверь, обитую каким-то металлом. Дис отступила, сделав маленький шаг назад, неготовая к такому стремительному прекращению блужданий по замковым коридорам, успокаивавшим ее беспокойных демонов, смущенных внезапностью вызова и неотвратимостью надвигающегося будущего.
Торстейн обещал научить ее, что нужно сказать, обещал, что с его помощью будет несложно; Хьёрдис даже надеялась, что он пойдет вместе с ней, чтобы хотя бы немного оградить ее от всего… этого.
От вещей, к которым простая боевая собака не имела возможности привыкнуть, и от измерение, которое собаке было чуждо.
В помещении люди – она не вглядывалась в лица, предпочтя оставить их неизвестными для себя, и, выпрямившись в дверном проеме, ждала, пока взглядами ощупают ее. Пройдутся по заляпанной бурыми, почти незаметными пятнами кожаной куртке, по майке в серых разводах, по штанам, хранящим следы погони, и исцарапанным запястьям. По худому строгому лицу, выражающему ту степень самоотверженной готовности, с которой люди шагают на эшафот.
Хьёрдис заходит, подталкиваемая дворецким в спину и долгом в грудь, и тупо стоит, рассеянно оглядывая комнату, в которую ее привели.
Торстейн, мерзавец. – на излете хватается она за ускользающую мысль, единственную внятную мысль в опустевшей голове.

Отредактировано Hjördís Helsdottir (2017-06-15 08:31:01)

Это была неестественно долгая пауза – или, во всяком случае, таковой она показалась Хьёрдис, чьим глазам предстала совершенно иная картина, нежели та, которую она уже успела представить силами своего не слишком живого воображения.
В представлении Хьёрдис, их с наследницей знакомство должно было сложиться чинно и степенно, в окружении высокородных представителей клана и, возможно, жреца. Чтобы она, призванная Богиней окружить заботой юную пророчицу, преклонила колено перед главой и поклялась… в чем-нибудь да поклялась, элемент с клятвой почему-то казался Хьёрдис обязательным атрибутом этой встречи.

Но перед ней – пятнадцатилетняя девчонка. С вызывающе забранными наверх волосами, со взглядом тяжелым и острым, с очевидным нежеланием признавать авторитетные решения старших, принятые без ее участия. Дис даже отводит глаза, все внутренние силы бросая на то, чтобы оставаться внешне безучастной и спокойной, когда ей больше всего на свете хочется скептически вскинуть брови и скривить губы.

«Реально, Торстейн? Реально? Ты называл меня целительницей, охранительницей и избранной, а на самом деле я просто назначенная Богиней личная медсестра.» - нянька для ребенка, не желающего таковым более являться и меньше всего сейчас нуждающегося в еще одном наставнике. Впрочем, вряд ли Хьёрдис – действительно та, чьему влиянию следовало бы подвергать подростка, потому что общение с ней обычно приводит к не самым благоприятным последствиям. Для всех.

Стоит ли говорить о том, что Дис крайне поверхностно знакома с психологией подростков? Они все казались ей щенками, заслуживающими защиты и профилактических пенделей, они все были заносчивыми и злобными, и все переживали комплекс маленького бога, запертого в тщедушном слабом теле. Им всем важно было показать, какие они сильные и независимые тем, кому вообще мало дела до этих тонких и сложноорганизованных переживаний, и Дис вся восставала против вынужденного погружения в общение с еще одним щенком.

Пафос разрушен. Вся ситуация вымазана дерьмом.

- Почему ты такая драная? – звонкий голос вельвы отдается в ушах гулким эхом, и Хьёрдис морщится, ни капли не смущаясь. Она низкородная и рядовая. Но она такая же слуга Хель, как и все, кого здесь принято почитать. - Если ты такая хорошая целительница, то почему у тебя столько ссадин и царапин?
Ей устраивают проверку. Очевидно – звереныш ходит кругами вокруг большого зверя, выглядывая его слабости, проверяя, сумеет ли эта незнакомая громадина вызвать у нее хотя бы призрак уважения. Знакомо, Дис тоже когда-то давно было пятнадцать, и она точно так же исподлобья смотрела на Торстейна, и на всех, кого он называл важными. Даже на родителей. И хотела, чтобы Хель послала на их головы какое-нибудь худо, чтобы они отстали. Потому что она, Дис, знает лучше. А они не те, за кем ей хотелось бы идти.

- Если ты такая хорошая, то докажи! – она машинально делает маленькое движение вперед, будто бы на самом деле рассчитывала предотвратить глупость девчонки, и останавливается.
Хьёрдис смотрит на темную густую кровь, некрасивой неправильной кляксой обрамившую неглубокую рану, и ее лицо, наконец, начинает меняться, становясь насмешливой маской с приподнятыми уголками тонких губ.
- Я не хорошая, - у нее грубый лающий голос, вероятно, испорченный курением и старой травмой, повредившей гортань. – Если бы я была хорошей, я бы чинила недоумков в храме, залечивала геморрои и юношеские прыщи. Если бы я была хорошей, у меня не было бы царапин и ссадин. – Хьёрдис откашливается, непривычно долгая тирада стоит ей скопившейся в горле мокроты, затвердевшие голосовые связки колеблются неохотно, делая ее звучание скрежетом старых дверных петель.

Хьёрдис резким выпадом схватила предплечье наследницы, притянув девчонку к себе, и крепко сжала пальцы, до той степени, что ее ногти впились в белую нежную кожу Альды, оставив полукружия следов. От того места, с которым соприкасалась ладонь целительницы, вниз по руке распространилось жгучее, почти невыносимое тепло, которое, казалось, способно выжечь вены и артерии, начавшие пульсировать с неистовой силой; глубокий порез окружила сеть красных капилляров, и на глазах кожа начала сходиться, сопровождая регенерацию жжением, похожим на крапивный ожог.

- Я не хорошая, - не отпуская наследницу и продолжая крепко, до синяков сжимать ее предплечье, сипло проговорила Хьёрдис. Она поймала взгляд девушки своим, холодным и жестоким. – Я здесь не для того, чтобы клеить пластыри на твои коленки и тратить время на твое самовредительство. Вот, - жжение прекратилось, сосуды перестали полыхать красным, и на запястье Альды осталась недлинная и неглубокая алая борозда, продолжавшая саднить, - Боль, которую ты терпишь и можешь вытерпеть, боль, которая не стоит моих стараний. Но когда появится другая, - она понизила тон, - та, об избавлении от которой все твои помыслы, та, которая мучает и от нее не спасают ни зелья, ни руки матери… Такую боль я должна у тебя забирать.

Поскольку комната освободилась от старших, которых, наверняка, поведение целительницы заставило бы задуматься о кандидатуре, подобранной старой вельвой, Хьёрдис чувствовала себя в состоянии и в праве поступать так, как она считает нужным.

- Я не твоя нянька. Я не намерена следить за тем, чтобы ты вовремя ела и вела себя прилично, мне наплевать. Богиня велела, чтобы я берегла тебя как единственную наследницу твоего отца и Голос Ее. Если потребуется, я перегрызу горло за тебя и твою семью, если будет нужно, я вспорю живот себе и своим детям ради тебя и твоей семьи, но не делай мою задачу сложнее, Альда.

Хьёрдис медленно разжала пальцы.

Отредактировано Hjördís Helsdottir (2017-06-25 17:59:53)

На миг Хьёрдис увидела в светлых глазах Альды нечто, очень похожее на то, что она сама так часто видела в зеркалах, будучи ребенком.
Всего лишь на миг самодовольная избалованная принцесса, какой наследница Оддгрейва теперь казалась Дис, превратилась в озлобленное и очень сильное маленькое существо, почему-то вызывающее в Гончей ощущение едва уловимой общности.
Но что между ними может быть общего в принципе?
Вельва, награжденная и отмеченная Богиней с рождения, дочь королей, Альда росла в атмосфере всеобщего преклонения, граничащего с фанатичным обожанием. Хьёрдис знала об этом как рядовой, ничем не выдающийся член клановой общности, всю сознательную жизнь наблюдавший за правителями издалека, из тени. Они, воины и ученики невысокого происхождения, и не представляли, что происходит за воротами родового особняка правителей, кое-что достигало их внимания обрывками слухов и толков, и этих информационных крох оказывалось достаточно, чтобы строить самые разнообразные предположения.
Так вот, Альда – существо иного порядка, которое ей, Хьёрдис, покрытой шрамами боевой собаке, нужно лелеять и беречь. Ведь ей, Хьёрдис, предназначено служить безмолвным и бесспорным орудием в руках настоящих правителей.

Но хрена с два. Да, она драная и грязная, она покрыта своей и чужой кровью, и она успела повидать всякого дерьма за свою  не слишком длинную жизнь, и именно поэтому эта маленькая засранка не смеет… просто не смеет равнять ее, гарма дома Хель, с дворнягами, жалко прозябающими возле общепитов.

- Не тебе решать, что тебе нужно. – Хьёрдис мстительно осклабилась, глядя на наследницу сверху вниз, и сложила под грудью руки.
Девчонка веселится. Говорит приказами, звеня отцовскими интонациями в высоком молодом голосе. И становится очевидно даже для такой негибкой, социально неадаптированной персоны, как Дис, что между ними отныне простирается жестокая игра – противостояние взрослого и ребенка, заведомо поставленных в неравное положение, и далеко не в пользу взрослого.
Начиная с настоящего момента и далее, неизвестно сколько, возможно, годы, они будут бороться, стравленные между собой самой Богиней, и только волею самой Хель эта обещающая быть крайне изматывающей битва закончится.

Видит Богиня, Хьёрдис с удовольствием отдала бы ей дар обратно, потому что со стороны хозяйки Хельхейма слишком жестоко отбирать у нее столько и сразу – уважение семьи, место в боевой группе, свободу выбора, даже возможность самолично решать, жить ей или умереть.

- Что ты такое, если так говоришь? Мне не нужна нянька, надсмотрщик, но и психопатка тоже не нужна. Ты отдаёшь отчет словам, которые сейчас произнесла? – о, Дис отдает себе отчет в каждом своем действии, иначе она бы вряд ли вообще выжила. Звереныш звонко рычит, и создается впечатление, будто Альде плевать, кто перед ней – она бы точно так же бросалась на кого угодно, кроме самого Торстейна, просто потому что в ней кипят юность и самонадеянность.
Альда изъясняется критически и едко, и в Дис, увы, кипит бессильное раздражение.

- Я чудовище. – пожала плечами Хьёрдис, с кривой улыбкой выслушивая заливистый, издевательский, унизительный смех Альды. Она скалится, щурится, глядя в белое девичье лицо напротив, и как-то разом обиженное негодование, вызванное первым впечатлением, осаждается воспоминаниями о ночах, проведенных в беседах с наставником, и общей обстановкой. Ситуация нелепа и обременительна для них обеих, но и выбора у них обеих нет.
Почему бы и не посмеяться?
- Твое чудовище.

Теперь Хьёрдис была чудовищем.
Личным чудовищем маленькой вздорной наследницы, в чьих глазах плескалась жажда чего-то, чего Дис никогда не понимала – в ней самой отсутствовала жилка деятельного авантюризма, она не была ребенком уже очень давно, и даже не пыталась понять Альду. Зачем? В ее задачи входило наблюдение за тем, чтобы дочь Оддгрейва не померла в результате своей очередной шалости или от рук недоброжелателей, чтобы участь вельвы не сказалась на физическом благополучии Альды, чтобы… чтобы просто быть рядом, когда потребуется, и, опережая всякие команды, вгрызаться железными клыками кинжалов в плоть потенциальной угрозы.
Они притирались друг к другу, видимо, обоюдно осознавая, что им обеим не удастся избавиться от предначертанного старой пророчицей бытия. Дис не хотела быть нянькой, а Альда не хотела, чтобы у нее была нянька – и гарм дома Хель честно старалась таковой не являться. Она не читала Альде нотаций и не настаивала на том, чтобы соблюдать предписанный воспитателями режим, не ругалась за лишнее пятно на дорогой красивой одежде наследницы; она наплевательски игнорировала капризы и кривые усмешки, пропускала мимо себя подначки и попытки девчонки вывести умиротворенную мрачную псину из  шаткого психологического равновесия. И, какой бы безучастной Дис не стремилась казаться, она все равно походила на няньку, неотступной тенью скользящую вслед за тоненькой фигуркой, и ей было противно осознавать, в кого ее превратили несколько слов старой вельвы.

Торстейн, которому Хьёрдис поспешила излить душу, выразив в непечатных выражениях свои соображения на счет всего, что происходило с ней в настоящий момент, вздыхал и говорил, что им просто нужно время.
«Подожди, пока она вырастет, - скрипел старый жрец, безмятежно накручивая круги по Святилищу под тяжелым взглядом до неестественности бледных глаз воспитанницы, - Ты тоже была буйным щенком, только твои собственные игры были исключительно опасными для тех, с кем ты пыталась в них играть. Сама же покалечила, затем сама же исцелила – не тебе, Хьёрдис, судить наследницу. Дай ей время. И себе время тоже дай»

Время, как же. Нужно ждать, пока мозги у подростка, одурманенного гормонами, встанут на место, а пока каждый день – это война на выбывание, бешеная лапта. Изматывающее, бесконечно долгое противостояние, где Дис приходится драться за каждый новый шаг. За право не покинуть Альду в школе, за возможность околачиваться поблизости, пока она выдумывает что-то со своим забавным другом из Фриггов, за очередное злобное слово.
И Дис не всегда одерживает верх. Она проигрывает в вещах наиболее для нее омерзительных – ее заставляют прилично выглядеть, надевая дорогие вещи на непривычную к комфорту и красоте псину, вынуждают отказываться от охоты, в последние годы ставшей единственным занятием, приносящим Хьёрдис мрачное удовлетворение.
«Не следует позорить Альду» - мысленно передразнивает она слова какой-то очередной подпевалки, следящей за цельностью хозяйских юбок, и едва заметно скалится, напрягая губы. – «Рядом с ней тебе не должно казаться сбродом»

…Школа. Снующие вокруг дети колдунов оборачиваются на высокую фигуру, закованную в темные одежды, и она старается не обращать внимания на возбужденные шепотки. Как же это, в стенах школы – телохранитель, стоит с таким видом, будто собирается все здесь залить их детской кровью, - Хьёрдис почти чувствовала вибрации интереса, исходившего от маленьких ведьм и ведунов. Напрасно Альда тревожилась, если, конечно, тревожилась, что сверстники не поймут и будут насмехаться за ее спиной, стыдя принцессу Хель за наличие надсмотрщика. Кажется, ее обывательский рейтинг только вырос – не к каждой важной персоне приставляют ручного зверя, поблескивающего кинжалами на глазах учителей, которым не очень хочется делать замечания кому-то с таким тяжелым взглядом, как у Дис.

В школе было сложнее. В школе она изваянием замирала у каждого класса, тратя свою жизнь на то, чтобы отстоять очередной урок, переместиться в другую аудиторию, и снова замереть, пока Альда где-то там грызет гранит науки. Хьёрдис еще не придумала, каким образом можно избежать этих бесцельных и непродуктивных простаиваний на всеобщем обозрении, и она сомневалась, что Альду могут сотрясти судороги прямо посреди занятий.
Многое в их взаимодействии следовало отработать, не только сигнальную систему. Но для этого сперва нужно перестать ежесекундно испытывать желание уйти в Хельхейм, где спокойно и никто от нее ничего не будет требовать.
Перемена. Нужно возвращаться. Хьёрдис подпирает стенку, разглядывая свои ногти, и только кивает на голос подопечной, высунувшейся в коридор, чтобы отпроситься сходить за книжкой.
Пусть сходит, какая теперь разница… Пятью минутами меньше, пятью минутами больше.
Только вот что-то в груди Хьёрдис тревожно ёкнуло, стоило за спиной Альды закрыться двери. Что-то зацепило ее слух, а затем – безупречно тренированную звериную интуицию, исправно предсказывающую надвигающиеся неприятности.
Шесть минут – подсказывают наручные часы, однако Хьёрдис спешит ворваться в кабинет, просто чтобы убедиться в напрасности своих беспокойств, и первое, на что натыкается ее взгляд, это распахнутое окно, приглашающе развевающее аккуратно раздвинутые шторы.

- Проклятая девица… - шипит-рычит Дис, пока в голове проносятся гораздо более емкие характеристики, которых, по мнению Дис, Альда была более, чем достойна. Все-таки дорвалась, все-таки обманула; все-таки, глупо было надеяться на смирение вельвы, которая способна самой себе пустить кровь, лишь бы доказать свою правоту.
Она могла сбежать, чтобы поиграться с этим Тейром или Фейром, или как его там. Она могла с подружками пойти… в морг… хотя ладно, какие у Альды подружки…
Она могла просто сбежать, а потом вернуться в поместье. И обвинительно ткнуть пальчиком в Дис, упрекая ее в том, что она не уследила и не уберегла, а с наследницей за пределами видимости Хьёрдис может произойти что угодно, истории дома Ньёрда с их семейными драмами было более чем достаточно, чтобы Дис перестала отбраковывать самые смелые варианты развития событий.

Тело соображает быстрее, чем рассудок, взбешенный сложившейся ситуацией, и вот поджарая фигура Дис вылетает из того же окна, из которого недавно выскочила Альда, и, упруго приземлившись, стремится вперед. Хьёрдис останавливалась, по-собачьи вскидывала голову, оглядывала улицы, людей, все, что угодно, шумно втягивала носом воздух, будто на самом деле способна распробовать его так же, как настоящие гончие; затем бежала дальше, практически безошибочно определив намерение девицы.
Погоня, о которой Альда, пожалуй, не догадывалась, длилась достаточно, чтобы Хьёрдис опоздала.
Ей помогал полученный в вечных гонках за дичью опыт, подстегивал нагнетенный в кровь адреналин; холодный рассудок избавлялся от неудобных предположений, видевшихся фигурами Эльвы и Оддгрейва, взбешенных проделкой дочери и еще больше взбешенных некомпетентностью ее целительницы. Хьёрдис ошибалась, понимала, что в тупике, возвращалась и снова бежала, ища настоящие, истинные следы, а не заячьи петли, призванные ее запутать.

…Вот она, маленькая… Дис осекается, хотя не понимает еще, почему не может называть вещи своими именами даже невербально.
Хьёрдис смотрит за тем, как Альда, переодетая в неприметную рабочую одежду черных цветов, похожая на кляксу на фоне белого мира, чего-то ждет, прячась за кофейней. Затем, заметив что-то, вся напрягается и скользит вперед, осторожно и почти грамотно выстраивая алгоритм охоты. В душе Дис колыхнулось невольное уважение; в таком нежном возрасте редкий щенок умеет петлять, путать и следить так же, как эта девчонка. Но Альду это не оправдывает.
В общем-то, Хьёрдис застала Альду, очевидно, в середине затеянной ею охоты, и в любой момент теперь могла вмешаться. Но не вмешивалась. Ей стало интересно.
А псине редко бывает интересно до такой степени, что она останавливает самые резонные свои поползновения и замирает, задерживая дыхание. Лишь бы узнать, что будет дальше.
«Ты не смотришь за собой, - с досадой отмечает Хьёрдис, отдаляясь, чтобы не вызвать лишних подозрений ни у Альды, ни у тех, на кого она вышла. – Почему ты не смотришь за собой? Потому что ты еще никогда не охотилась по-настоящему, не знаешь, что первая охота никогда не бывает одиночной…»

…Наконец, Хьёрдис поняла, кто стал объектом повышенного внимания Альды, и от этого понимания шерсть на загривке ее встала дыбом. Ей захотелось немедленно броситься к девчонке, отвесить той тяжелую пощечину, наплевав на статусы и ранги, и затем уволочь подальше, спрятать в подвале монаршего особняка и рассказать все Оддгрейву, чтобы он приказал приготовить как можно больше розог.
Первый порыв едва не вынудил ее покинуть позицию, однако Дис остановилась.
Потому что она в тайне, в глубине себя самой, понимала каждый мотив, каждое полуоформленное желание, стучавшие сейчас в висках наследницы, и разделяла охотничий азарт, пущенный по венам и артериям. Ей хотелось спрашивать – нравится, да? Хорошо ведь? Наслаждаешься ли ты ощущением полной власти над дичью?
Жаль, что дичь слишком опасна. Опасна даже для Дис, не говоря уже о пятнадцатилетней ведьме, еще не контролирующей до конца свои возможности и не закончившей обучение.
Тонкие губы гарма раздвигаются, обнажая полоску влажных белых зубов, язык скользит по выдающимся вперед клыкам, серые глаза плотоядно преследуют движущиеся впереди фигуры, и она сама поддается опьянению погони.

Дичь сворачивает в подворотню, и Альда, разумеется, тоже. Дис дернулась было, чтобы приблизиться, осознавая, в какую опасную локацию попала девочка, и тут увидела их – три фигуры, такие же неприметные, как дичь, независимо друг от друга поочередно заходят в тот же проулок.
Проклятье, - Дис бежит, ни от кого больше не скрываясь, расталкивает локтями редких прохожих, и она такая дикая сейчас, страшная, с мертвыми глазами и осклабленным ртом, что люди и сами шарахаются от нее, освобождая путь.
Звуки борьбы ни с чем не спутаешь, проведя в кровавой возне большую часть жизни. Группка людей в десятке метров, и они похожи на сложное многоголовое и многорукое чудовище, в центре которого происходит шевеление внутренностей; Дис хватило секунды, чтобы понять – внутренности – это Альда, а руки и головы принадлежат тем, кого немедленно стоит принести в жертву Хель.

Тренированные убивать собаки не лают. Вообще не издают звуков, набрасываясь на противников. Они методичны и холодны, в их движениях, контролируемых древним инстинктом, нет ни одного лишнего трепетания, ни капли сомнения. Ни суеты, ни гнева.
Хьёрдис бьет кинжалом одного под ребра, отталкивает от себя ногой, оставляя его истекать кровью на земле; рычит от удовольствия, схватываясь со следующим, отвлекшимся от Альды, которая походила на свежий труп, но продолжала, кажется, сопротивляться.
Ее бьют в живот, она мечет уверенной рукой один из ножей, и по влажному хрусту понимает, что не промахнулась.
«Альда!»
Вспышкой проносится имя в воображении псины, отвлекшей на себя всю агрессию и злобу атаковавших наследницу мертвецов.
«Альда!» - кинжал рвет, и ее саму рвут, и кровь хлещет из длинной тонкой раны на боку.
Она бросает грузное тело вниз, с силой приземляет подошву ботинка на бычью шею, и смотрит в лицо, стыдливо полускрытое сумраком. Не видит глаз, но слышит хрип, затем – сухой треск и горловое бульканье.
И разом стало очень тихо.

«Альда…»
- Дура. – хрипит, тяжело, со свистом выдыхая воздух, Хьёрдис, возвышаясь над фигуркой девочки, обнявшейся с трупом убитого ею охотника. Сердце бешено бросается на реберную клетку, грозя ее разорвать, но Дис старается выглядеть пренебрежительно, почти оскорбительно спокойной, сверху вниз глядя на подопечную.
Разом накатывает страх.
А что, если…?
А что, если бы…
- Ты совсем дура, - припечатывает еще раз, опускаясь на корточки и пошатываясь. – Кто же так охотится?

- Это не нравоучения, - невыразительно прохрипела Хьёрдис, поморщившись и ладонью скользнув под куртку. Ткань черной футболки намокла, пальцы окрасились в бордовый, и острая резкая боль отразилась на ее лице, исказив безучастную маску досадливой гримасой. – Это совет. Ничего, - внезапно Дис криво улыбнулась. Она смотрела за шевелениями подопечной с каким-то странным удовольствием, почти отеческим удовлетворением, не испытывая никакого желания оказать Альде хоть какую-нибудь помощь. – Первой охоте положено быть паршивой.
Она ведь не  боится боли, маленькая гадость, и не боится смерти. Зря, конечно – даже самое тупое зверье боится смерти, ведомое инстинктом самосохранения, и виртуозно ее избегает, пока не приходит толковый хищник.
Пусть корчится, коверкая хорошенькое личико, и ощущает последствия неравной битвы. Хьёрдис не рассчитывала, что Альда сделает какие-то выводы – для этого псина была слишком практичной и слишком приземленной, не умеющей строить пространных дымчатых предположений.
И ладно, хрен с ними, с выводами.
- В следующий раз будешь быстрее, - женщина выплевывала короткие огрызки фраз, одну за другой, не убирая ладони с длинной кровоточащей раны. Она чувствовала аккуратные, ровные срезы разошедшейся плоти, почти слышала ток крови, изливающейся в разверзнувшуюся в боку полость. Казалось, стоит чуть углубить прикосновение, и она наткнется на шершавые царапины, оставленные вражеским ножом на ребрах. – Может быть, даже завалишь кого-нибудь нормально. Не всех, конечно. Пару-тройку. Я не знаю, у меня-то все получилось сразу.
Хьёрдис со странной для человека ее характера мстительностью дернула уголком губ.
Она думала, что запрещать Альде искать авантюры бессмысленно. Она в принципе считала глупостью безотрывную слежку за почти взрослой девчонкой, вооруженной холодным оружием, и если бы не указания свыше, то предпочла бы скорее нагрузить Альду несколькими часами внеурочных тренировок, чем своим постоянным присутствием.
А еще Дис слышала надсадный кашель, ограниченные движения, поверхностное сбивчивое дыхание.
- Не, - Хьёрдис извлекла ладонь из-под куртки, посмотрела на красные пальцы и легко передвинулась к молодой вельве, прильнувшей к холодной стене. – Со сломанными ребрами далеко не уйдешь, отключишься или задохнешься, а я не хочу тебя тащить на себе.
Она подозревала внутреннее кровотечение, но узнать наверняка могла только прикоснувшись к телу Альды. Бледная до синевы, та сжимала губы и выглядела так, словно собиралась вот-вот отбыть к Богине, чем, разумеется, причиняла Хьёрдис всяческое моральное неудовольствие. Протянув руку, Дис грубо, ничуть не переживая, сделает ли она девушке еще больнее, поместила ладонь на ее грудь.
Опустила ресницы.
Она наблюдала свои силы. Но никто, кроме самой Хьёрдис, не был в состоянии посмотреть на движение пульсирующих токов, распускающихся пышными лозами по желанию Дис и оплетающих существо исцеляемого. Это было… своеобразное зрелище.
Лечащие щупальца лезли всюду, просачивались через поры, попадали в кровоток, проникали через стенки сосудов; стремились туда, где безупречный механизм человеческого тела сломан, и начинали быстро, очень быстро работать, создавая новые межклеточные связи, катализируя, ингибируя и иным образом контролируя людскую биохимию.
Хьёрдис лечила больно, со жгучим, невыносимым вкусом, часто вынуждающим ее пациентов кричать, вырываясь из благостных рук; она лечила так, что приходилось держать тех, кому нужна была помощь, и чем тяжелее были повреждения, тем болезненнее было избавление от них. Раздавался хруст встающих на место ребер, артерии и вены горели, и пульсирующие токи продолжали искать и работать, пока их хозяйка сидела, не отпуская Альду.
Дис считала это правильным. Получающий лечение должен знать его цену.
- Их лучше сжечь, - вдруг проговорила женщина, распахивая веки и тут же прищуривая их. – Богиня получит хороший дар.
Она услышала благодарность, но не поверила ей. Пожалуй, просто не захотела верить. Не поняла, что ответить, и своевременно отвлекла внимание наследницы на свою руку, источающую невидимый огонь, и взяла время на подумать.
- Ты ведь не хотела, чтобы я приходила. - скорее утвердительно, нежели вопросительно, говорит Хьёрдис, и убирает руку.