Гудрун была хорошей теткой, в общем-то, неплохой матерью и отличной родственницей всем тем, кто был к ней действительно близок. Среди узких кругов о ней ходили дурные слухи, и слухи эти не были столь уж лживы. Стоило ли отрицать, что глава дома Ньерда и впрямь была чересчур воинственна, порой жестока, непримирима и несгибаема? С ней действительно было сложно договориться, она редко поступалась со своими принципами и почти никогда не уступала людям. Она не была дипломатична и крайне редко использовала навыки светской деликатности, а потому либеральные кланы ее терпеть не могли.
В противовес всем этим качествам она была терпелива к детям, справедлива к ним, она умела о них заботиться, проявлять должное внимание и включаться в остро-социальные вопросы маленьких людей, которых она не всегда понимала, но всегда им подыгрывала и стремилась к тому, чтобы они чувствовали себя достаточно взрослыми и не ощущали пренебрежения к себе из-за возраста.
Она действительно была рада видеть Альду, действительно интересовалась новостями и ее жизнью, действительно желала услышать откровения юной вельвы, какими бы пугающими они порой не были. За время, которое девочка провела в их поместье, Гудрун научилась должным образом вести себя с пророческим талантом племянницы, не пренебрегая им, но и не пользуясь тем, что по дому бегал юный оракул. Женщина прекрасно знала, что видения малышки способны были ей навредить, высасывали из нее много сил и потому не поощряла баловства юной вельвы, когда та нарочно пыталась вызвать видения и тем паче – просматривала все подряд. Не сказать, чтобы племяннице откровенно влетало, если посреди обеда она решала поразить всех своим талантом, но Гудрун не скупилась на яркие эпитеты, если нужно было остановить чересчур разыгравшуюся малышку. Ради ее же блага.
- Конечно, хочу, - улыбнувшись, колдунья присела на диван рядом с племянницей и, даже не глядя на младшего сына, короткими движениями указательного пальца правой руки одна за другой вытащила у него из карманов шоколадные конфеты, которые медленно поплыли по воздуху прямиком в столовую, где аккуратно легли в вазу, откуда их и стащил Магнус. И еще до того как он успел что-то сказать, в лоб ему прилетело здоровое яблоко, которое после, тотчас же опустилось ему в свободную ладонь: второй он потирал легкий ушиб.
- Но мама! – воскликнул Магнус и тут же вызвал смешок сидящего в кресле Свейна, задумчиво читающего утренний выпуск газеты. Через пару секунд яблоко прилетело и ему в лоб тоже, заставив ухмылку смениться выражением явного негодования.
- Конфеты только после супа. Ты отказался есть суп. И брокколи – тоже. Съешь двойную порцию на ужин и получишь вишневый пудинг. А до тех пор, не хочу ничего слушать, - спорить с Гудрун было совершенно бесполезно, и это знали все ее дети. Кроме, пожалуй, Асгейра, которому прощалось очень многое. И совершенно неудивительно, учитывая, что ему было уже за тридцать и опекать его, а уж тем более, воспитывать, было выше пределов разумного. Закончив короткую воспитательную беседу, женщина внимательно воззрилась на племянницу.
- Только расскажешь мне вещи, которые уже видела, юная леди, а не будешь пытаться впечатлить меня своими, без сомнения, удивительными навыками в режиме реального времени, договорились? – внимательно посмотрев на племянницу, Гудрун засмеялась, уверенная в том, что Альда правильно ее поняла. Ей не пришлось ни разу застать серьезных последствий видений, потому что в поместье Ньерда за племянницей хорошо следили и не провоцировали ее видения ни нарочно, ни как бы то ни было еще, а в случае чего, вовремя давали восстанавливающие зелья, но Эльва рассказывала о том, что у Альды уже случались затяжные видения, приводившие к трансу, приступам и серьезными физиологическим последствиям. Разумеется, Гудрун не хотела, чтобы племянница пострадала и потому, хотела заранее убедиться, что девочка не станет использовать дар провидения понапрасну. Ей знакомо было это устремление использовать талант всегда и везде, особенно первые три-четыре года после проявления. Женщина помнила себя в возрасте Альды и своих сыновей. Особенно Магнуса, который назло матери теперь приморозил яблочный огрызок к полу.
- Мама, я ухожу в университетскую библиотеку, а затем к своему однокурснику, Марку. Мы будем готовиться к коллоквиуму, - сухо заявляет Свейн, поднимаясь на ноги. Ему уже двадцать один год, он считает себя очень взрослым и нередко лжет матери. Как сейчас, например, потому что в заднем кармане его брюк лежат два пригласительных билета на концерт любимой группы. Гудрун не говорит ни единого слова, лишь поднимается на ноги и целует сына в щеку, протягивая ему деньги на карманные расходы, а точнее, на такси обратно до дома, когда он поймет, что потерял билеты на концерт. Свейн счастливый направляется к лестнице и в это же момент его билеты аккуратно поднимаются в воздух за его спиной, а как только юноша удаляется – отправляются в руки к Гудрун.
- Потому что нечего врать матери, - философски замечает женщина и бросает бумажки в огонь. Ей совсем не жалко было, чтобы Свейн сходил на концерт и она легко бы его отпустила, если бы только он сказал, что идет не с другом, а с подружкой и сознался – куда именно. В конце концов, ему же было двадцать один. Неужели кто-то и впрямь думал, что Гудрун станет запрещать ему возвращаться заполночь? Вопрос с воспитанием сыновей был решен. Женщина вернулась к племяннице и внимательно воззрилась на нее, явно давая понять, что готова слушать ее увлекательную историю, а быть может, даже, и не одну.
- Итак?