- Убийство родичей запрещают вековые законы! – один из советников Гудрун всегда больше остальных чтил традиции и не забывал о них напоминать, как если бы глава клана и сама не была в курсе того, что принято в их доме, что одобрял их Бог и их предки. В иное время, женщина заставила бы его замолчать одним коротким раздраженным восклицанием, но сейчас у нее нет на это сил. Убийство Аники действительно было убийством, а не жертвоприношением и не платой за позор, как бы члены дома Хель ни пытались показать свой поступок именно в таком свете. Гудрун не одобряла этого, Гудрун была против. Вопреки известной на всю страну воинственности, она никогда не выступала за кровь ради крови, убийство ради убийства и насилие ради насилия. Спокойное отношение к смерти и самым кровавым расправам в ней прекрасно сочеталось со здравым умом и знанием, где проявить свои дипломатические навыки, а где махать мечом. Она не была против кровавых жертв Богам и сама приносила их. Она всегда выступала за необходимость сохранения традиций и против смешения крови с кем угодно, кто не был достоин. Но вместе с тем Гудрун знала цену крови своей семьи и своих родичей и лить ее без веской причины не желала и никогда бы не взялась. Аника была виновата, она поступила глупо и опрометчиво. Но это не тот поступок, за который надлежало заплатить такую высокую цену. Достаточно было бы просто изгнать ее и навсегда вычеркнуть из фамильного древа, как если бы ее никогда там и не было. Приносить в жертву родную кровь? Никогда. Но Гудрун не спрашивали ее мнения. Она не имела никакого отношения к этой ситуации и не имела права вмешиваться во внутренние дела чужого клана. Участие ее ограничилось вполне искренним сочувствием сестре и трауром, который они с Эльвой держали три предыдущих дня, прежде чем Гудрун из черного вновь облачилась в привычную одежду и снова возглавила совет своего дома.

- Наши законы. Дом Хель им не подчиняется. Они действуют согласно собственным традициям, взглядам и усмотрениям. Мы не в праве не только вмешиваться в это, но даже осуждать их, какими бы близкими не были наши контакты с этим домом. И тем более – эта ситуация не повлияет на наши дипломатические отношения, не прервет их и не сделает хуже. Если я буду убирать из нашего окружения всех, чьи действия я в чем-то не одобряю, в конце концов, здесь останусь лишь я одна, - шутка воспринимается должным образом и намек, скрытый в ней, тоже. Мужчины смеются, Гудрун позволяет себе короткую улыбку в ответ.
- На этом все. Все могут быть свободны, - она поднимается из своего кресла, за нею поднимаются и все остальные. Женщина выдыхает и с удовлетворением отмечает, что сегодняшний бесконечный день, наконец, завершен. Колдунья вежливо выпроваживает каждого из советников во тьму летней ночи и еще какое-то время стоит, прижавшись спиной к двери, силясь справиться со своей усталостью.

- Гудрун, - супруг застает ее в гостиной, где женщина задумчиво буравит взглядом камин, прижимая бокал с виски к виску. Она переводит на него усталый взгляд, улыбается и кивает, ожидая продолжения, - Звонил Йоханссон из Аульфтанеса. Тот, чью ферму мы спасли от проклятия прошлым летом, - женщина силится вспомнить, о ком идет речь и задумчиво кивает, - Он говорит, что в пабе неподалеку от его дома, некто очень похожий на твоего племянника, сидит и смотрит на труп, который с некоторой периодичностью оживает, чтобы умереть снова, - Рагнар присаживается рядом с женой, в то время, как она сама недовольно хмурится и допивает виски залпом, - Все бы ничего, но в пабе смертные, много смертных, они напуганы и я боюсь, как бы твой племянник не пострадал, или как бы слухи о такой забаве не дошли до совета. Он понесет наказание, - Рагнар – каратель Совета и его прямая обязанность сейчас находиться там с тем, чтобы арестовать мальчика и доложить о случившемся. Гудрун должна оказаться на месте раньше любого другого представителя магической власти в стране, - Хочешь, я доложу Эльве, чтобы они его забрали? – женщина мотает головой, делает последний глоток виски и поднимается на ноги, - Нет. Эльве сейчас не до того. Я сама съезжу. Ты останься. Если он ничего не перепутал, то это – Лойи. Мы найдем общий язык, и мне вряд ли что-то угрожает.

По пустым ночным дорогам автомобиль Гудрун летит с неприлично большой скоростью. Ситуация не то, чтобы была критической, но определенно грозила некоторыми сложностями им всем. Колдунья многим была обязана своей сестре, она была близким родственником всему дому Хелей, она любила своих племянников и не могла остаться в стороне. К тому же, женщина прекрасно знала, что именно за труп там появляется и вновь исчезала, знала, о чем переживал ее племянник и хотя понятия не имела, чем может помочь, не могли оставить Лойи там одного. Хотя бы ради его же безопасности, если отмести в сторону сентиментальные чувства, которые Гудрун питала не так уж часто.

Паб, в котором племянник решил устроить свое веселье, кажется женщине дырой. Она со вздохом отправляет в стену малолетнего ублюдка, решившего испытать свою судьбу в грубом подкате к Гудрун, разбивает нос, вступившемуся за него засранцу, взглядом ищет племянника и никак не может понять, почему Хели так пеклись о сохранении традиций и совершенно не заботились о том, чтобы их дети правильно выбирали места, где стоит напиться и вывалить на смертных свои собственные переживания. Сама-то она всегда знала, где искать огорченного Асгейра, или разозлившегося Свейна. Там было безопасно и там все прекрасно знали, что стоит делать, если один из детей Гудрун разбушевался. Что делать, если разбушевался один из ее племянников, не знал никто.

К счастью для всех присутствующих, колдунья прибыла как раз в тот знаменательный момент, когда все уже поняли, что трупы, кровь и стеклянные глаза девушки – иллюзия, когда все осознали, что перед ними колдун и когда меры пресечения в виде бутылки виски, которая вот-вот должна была огреть племянника по голове, оказались крайне близки.

Телекинез позволяет Гудрун отбросить бутылку в стену, за ним же совершенно бытовым способом отправить народного мстителя с тем, чтобы следующие пару минут до того, как ее заметить племянник, отряхивать одежду и руки от никчемных смертных.

- И как долго ты собирался пугать смертных своими извращенными фантазиями, дорогой? – присаживаясь напротив племянника, вопрошает Гудрун, кладет ладони на деревянный стол и начинает большими пальцами поочередно касаться пальцев остальных, тем самым, концентрируя энергию и накладывая забвение на всех немногочисленных присутствующих в пабе, - Тебе вообще можно так напиваться? Ты совершеннолетний? Неважно. Собирайся. Едем домой.

Гудрун состояла в хороших отношениях с большинством своих племянников, потому что большинство из них выросли на ее руках, в ее доме и она прекрасно знала все их повадки, черты, желания и взгляды, которыми они делились с ней, но которыми не могли поделиться с родителями с тем, чтобы не словить. Дочь Ньерда была куда более демократична в вопросах воспитания детей и потому нередко заслуживала любовь своих младших родственников из-за того, что разрешала им тоннами есть конфеты, играться в закрытой части поместья, не спать до полуночи, легко спускала им большую часть их шалостей и ругала только за дело, а не потому что они визжали как резаные, в то время как у Гудрун болела голова. Увы, сейчас все было несколько сложнее, чем когда они были детьми и женщина не вполне уверена была, что она знает, что следует говорить, делать и как себя вести с мальчиком, который недавно потерял дорогого ему человека. Сама колдунья не могла сказать, что была глубоко привязана к Анике, потому что они с трудом находили общий язык и, в общем-то, в девочке всегда усматривалась некоторая странность, но Гудрун была против расправы все равно и могла при большом желании понять Лойи просто потому что сама теряла слишком многих.

- Разнылся, как девка, - сухо комментирует Гудрун и залпом выпивает пойло, налитое в стакан. Такой дряни она не пила со времен студенчества, да и во времена студенчества, пила вряд ли, так что на лице ее тут же отображается отношение ко вкусу алкоголя, выбору Лойи и его поведению. Если ему так жалко было Анику, что же он не ввалился в Святилище и не остановил убийства? Или не так уж она была ему дорога? Женщина уже было хочет спросить племянника об этом, но потом осекается: во-первых, потому что это было бесчеловечно, а во-вторых, потому что Гудрун вспоминает, что в общем-то, далеко не все кланы и люди в них, готовы ради своих целей и убеждений сломать шеи всем неугодным, сколько бы этих неугодных ни было и кем бы они ни являлись.

- Если хочешь знать, то нет, это была не ритуальная жертва. Это было убийство. Жестокое, хладнокровное и бесчеловечное. Вдвойне бесчеловечное с учетом того факта, что нож ей всадил ее же кузен, - Гудрун скользит взглядом по залу, куда более озабоченная поведением смертных и степенью влияния забвения на их примитивные умы. Вот мужчины уже сидят и пьют, как ни в чем не бывало, а разгульные девки шастают между столами, в то время как пострадавшие идут на улицу для выяснения отношений, уверенные, что увечья нанесли друг другу несколько минут назад. К их с Лойи столику не приковано более никакого внимания и Гудрун выдыхает – хоть одна проблема на этот вечер совершенно точно решена.

- И я этого не одобряю. Даже более того – я это осуждаю. Но какое это имеет значение, если я все равно ничего не сделала и тем более – не могу сделать сейчас? Все пустое, Лойи. Смерть – единственное, что мы не в силах изменить, - она поднимает руку вверх, ожидая, пока доковыляет медлительный официант, - Счет, пожалуйста, - хозяин заведения, он же официант, он же уборщик, он же бармен, сморит на женщину, как на умалишенную и потому Гудрун просто пихает ему несколько бумажек в нагрудный карман. С лихвой компенсирует неудобства сегодняшнего вечера, пусть даже никто их сегодня и не помнил.

- Идет, - она кидает в племянника ключами, поднимается на ноги и решительно идет к выходу. Прохлада летней ночи освежает. Женщина поворачивается к племяннику, - Только не гони. Не то никакой телекинез не поможет мне вывернуть руль в нужную сторону, когда ты перестанешь справляться с управлением, - она открывает машину и занимает пассажирское сидение, - Едем в порт. Знаешь дорогу?

Убийство родичей – непростительная ошибка. Убийство родичей – самое отвратительное действо, которое может совершить колдун. Убийство родичей должно караться казнью. Убийство родичей – ответственность всего рода, всей семьи и всего клана.

Гудрун знала это.  Она собственной рукой писала законы клана в свой гримуар и не забывала об этом ни на единую минуту.

В доме Ньерда они не убивали родичей. Изгоняли, наказывали, лишали права наследовать и до конца дней запирали в темницы, но не убивали. Никогда.

Это богомерзкое деяние в их доме наказывалось жестоко и неотвратимо и каждый новый день Гудрун задавала себе вопрос. Не должна ли она сама взойти на эшафот за своих мертвых братьев?
Пусть их убил Рагнар, пусть он принес ей их головы, пусть она не отдавала этого приказа и ни о чем не знала, это было ради нее, ради ее власти и ее будущего. Это была ее вина и единственное, что и по сей день позволяло женщине дышать и ходить по земле, неся на плечах чувство вины – ее братья убили ее нерожденого сына еще во чреве и потому кровавый круг родственных убийств начала не она. Они просто заплатили за то, что сами и начали. Так ли это было в самом деле? Приравнивалась ли смерть ее сына к нарушению векового закона и развязывала ли она руки самой Гудрун с тем, чтобы избавиться от братьев? Сотню лет спустя, глава дома Ньерда не знала ответа на этот вопрос, потому что никто из окружающих не был с ней честен и не рискнул бы сказать правду в глаза.

Законы она чтила, как не чтил их, быть может, никто в Исландии и законы клана для нее стояли гораздо выше законов союза, опорой которому она стала. Гудрун не убила бы свою дочь, будь она хоть трижды предательницей, влюбленной в иностранца и использующей пришлую магию. Гудрун не убила своего сына, который совершил преступление гораздо страшнее всего, что успела сделать Аника. Казни от нее требовал весь ее дом, включая мужа, сыновей, дочь и внука. Гудрун пощадила Свейна. Ее рука никогда бы не оборвала его жизнь. Женщина просто не представляла, что значит оборвать жизнь собственного ребенка и в этом она прекрасно понимала Эльву, которая три дня была в родовом поместье Ньерда, бродила бесцветной тенью и оплакивала почившую дочь.

- Что лучше бы наш отец выдал ее в дом Одина. Там оба наследника поехали крышей, а никого из них до сих пор не казнили, - конечно, Эльва так не говорила. Во-первых, потому что глубоко уважала Оддгейра, несмотря ни на что, а во-вторых, потому что высказываться о чужих наследниках в таком ключе – беды не оберешься. Но они обе об этом думали. К Эльве сватались многие. В отличие от Гудрун, она не была наследницей дома, а потому женитьба на ней не накладывала никаких обязательств. Дом Хель единственным не был. И в своей печали и легком чувстве вины за случившееся, глава дома Ньерда всерьез думала о том, что их отец ошибся, предложив ей брак с домом Хель. Они были слишком разными, они слишком сильно различались. Гудрун обожала племянников, любила сестру и состояла в тесных отношениях с Оддгейром, но боль Эльвы для нее была сродни боли собственной. Могли ли они всего этого избежать?

- Она потеряла дочь. Она испытывает боль. Какие бы грехи ни совершил твой ребенок, мать никогда не согласится со смертным приговором ему, никогда его не одобрит и никогда не примет, - Гудрун тяжело вздохнула, внимательно наблюдая за тем, как племянник выйдет на ее авто с парковки, убеждаясь в том, что он вообще способен вести машину. Быть может, ей придется занять место за рулем, если семья не хочет хоронить еще двух родственников после глупого попустительства тетушки Гудрун.

- То, что случилось – всегда будет с ней. Нет боли большей, чем от потери собственного дитя. Особенно, когда ты не только ничего не сделал, чтобы помешать, но еще и одобрил его смерть своим вынужденным молчанием, - дочь Ньерда могла понять это, как не понимал никто другой. В отличие от Эльвы, ей бы пришлось взять решение об убийстве своего сына на себя целиком, полностью окунуться не только в завет о запрете убийства родичей, но и в собственную боль, в боль матери, убившей собственное дитя. Лойи был молод. У него не было своих детей. Едва ли Гудрун рассчитывала на то, что он поймет. Но она хотела дать ему понять, что в своих тревогах за почившую сестру он не одинок.

- Да? И что бы ты хотел изменить, Лойи? – интересуется женщина, внимательно следя за дорогой и за тем, как мальчик справляется с управлением. Она не вполне уверена в том, что вопросы политического свойства сейчас уместны. Как бы там ни было, произошедшее напрямую было связано с текущим положением дел в стране и Аника пострадала, в первую очередь, из-за этого. Что и говорить? Не будь здесь иностранцев и пришлой магии, ее грехопадение и вовсе было бы невозможно, - Не столь далека и наша смерть. Вопрос в том, кем мы уйдем отсюда и куда отправимся: предателями, вход которым в Вальгаллу будет закрыт навсегда, или колдунами, сохранившими свою честь и достоинство, которые сядут за стол со своими предками в назначенный час, - куда попала Аника Гудрун было совершенно очевидно. Поступка племянницы и ее взглядов женщина понять не могла, не хотела и даже не пыталась, потому что это был даже не абсурд – безумие. Но методов расставить все по своим местам, не одобряла.

- Внимательнее, - мягко произносит Гудрун, когда машину начинает слишком вести. Перспектива провести ночь в кювете ей не улыбалась, как и провести ночь вне дома вообще, но раз уж она вызвалась присмотреть за племянником, ничего не оставалось, кроме как быть с ним, даже если он не хотел быть там, где надо, - Куда решил поехать? – между делом интересуется женщина, набирая мужу сообщение с тем, чтобы избежать лишних волнений в доме Ньерда, где факт отсутствия главы после некоторых сомнительных эпизодов, воспринимался весьма нервно.

Гудрун прекрасно понимала своего племянника. Прекрасно понимала, потому что в его возрасте, а быть может, и чуть раньше, она проходила этот же жизненный этап: этап сомнений, проверки на прочность своей же веры, своего доверия к Ньерду и традициям клана. У нее были ничуть не менее острые поводы сомневаться в том, что они делают все правильно, у нее были ничуть не менее острые поводы сомневаться в вековых традициях клана, в его предпочтениях, в его верованиях и убеждениях. Как она развеяла этот опасный флер ереси? Никак. Гудрун не пыталась слепо следовать клановым усмотрениям и взглядам, она отмахивалась от старейшин и пренебрегала мнением жрецов. До тех самых пор, пока не встала на ноги так твердо, чтобы обратиться к Ньерду самостоятельно. И тогда все сомнения рассеялись. Ее Бог говорил с ней. Ее Бог видел ее. Ее Бог знал ее. И он никогда ее не оставлял, потому что его кровь текла в ее жилах и они были едины каждую секунду существования Гудрун. Да, вера ее с тех самых пор была слепа, но опиралась она не на чужой опыт, не на то, что записано на страницах древних фолиантов клана. Она опиралась лишь на то, что чувствовала и во что верила сама. Придет ли это к Лойи? Поймет ли он в какой-то момент своей жизни, что ему больше не нужны доказательства правдивости вековых законов? Гудрун не знала и не могла ему ничего обещать.

- Думала, - пожимая плечами, честно сознается женщина, - Мне было столько же, сколько и тебе, или, может быть, я была чуть младше, не помню. Мне пришлось задуматься об этом вопросе в контексте осознания сущности власти, защиты личных интересов и вверенного мне клана, - Гудрун вздыхает. Они редко обсуждали события давно минувших дней, хотя ее правление и правление всех глав домов старше ста лет уже осветили в учебниках по истории, так что, от детей вряд ли укрылось произошедшее в любом из кланов и они вряд ли могли не знать, через что прошли их родители и ближайшие родственники, - До того времени Ньерд никогда со мной не говорил. В междоусобную войну в моем клане он куда охотнее отвечал даже моему мужу, хотя тот из дома Одина, но не мне. Задумывалась ли я о том, что делаю все правильно? Конечно. В моем доме шла война, я потеряла сына, отца, мать и троих братьев. Конечно, я боялась, что все делаю неверно и лишь за это меня наказывают. Знаешь, когда я поняла, что иду своим путем? Когда вошла в ледяные пучины моря и покорилась Ему, поняла, что и я – часть его замысла и его воли и если я буду ошибаться, я успею это понять за мгновение до того, как захлебнусь, стоя посреди своих покоев на суше, - она говорит это совершенно ровно, вполне понимая, что Лойи может не одобрить такого взгляда на ход вещей просто потому что ему еще не хватало жизненного опыта, того самого опыта, который не просто говорил бы о факте существования Богов, а о факте наличия у них единого замысла для всех. И даже если этот замысел – привести их всех к гибели, пусть будет так. Потому что они – духа от духа, кровь от крови и плоть от плоти этих Богов. Нет большей радости и большей чести, чем вернуться под их защиту и покровительство, под их начало.

- Взгляды мои и твоего отца разнятся не из-за того, что кто-то из нас прав, а кто-то ошибается. Нам покровительствуют разные Боги. И там, где Владычица Хель признает только смерть, Морской Бог допускает альтернативные варианты. У нас разные традиции, разные взгляды, разный путь, но любой из этих путей имеет единую конечную цель – быть достойными своих Богов, не потерять их покровительство, защитить свою веру и свою землю от того, что ей угрожает. Многие ведь ищут смысл своей жизни. Нам повезло. Нам он дан с рождения, - она коротко улыбается, продолжая следить за дорогой с тем, чтобы Лойи, отвлекшись на беседу неоднозначного свойства, не угробил их обоих. Смерти Гудрун, быть может, и не боялась в привычном понимании, но умирать именно сегодня и так глупо, не хотела точно.

- Опасные слова, Лойи. Особенно для твоего клана, - конечно, слова эти не выйдут за пределы этой беседы. Гудрун в некотором смысле разделяла беспокойство племянника. Каждый из них беспокоился о кровосмешении и факте вырождения. До сих пор клану Ньерда удавалось обойти ужасающие последствия близкородственных браков, просто потому что они этих браков избегали, просчитывая родство с максимальной точностью. Этим, впрочем, отличались все кланы. А когда существовала опасность, всегда можно было жениться или выйти замуж за мужчину или женщину из дома Фригг. Но как долго это сможет продолжаться? Век, два? Или гораздо меньше? Уберегут ли Боги от этого? У Гудрун был только один ответ. Веками они заключали такие браки, веками жили на острове, где иностранцев было немыслимо малое количество. Тем не менее, следов вырождения не было заметно, по меньшей мере, до тех пор, пока вера их была крепка. В этом ли было дело, или им просто повезло? Дочь Ньерда не знала и благодарила своего Бога каждый день за то, что все их с Рагнаром дети были здоровы. Хотя и не все рождены, - Мы не вымрем, - категорично заявляет женщина, - Если понадобится веками заключать браки только с женщинами из дома Фригг – за этим дело не станет. Да и покуда мы не утратили связь со своими Богами, они не позволят этому случиться, как не позволяли годами раньше. Если мы и вымрем, то только из-за бесконечной войны. Как уже вымерли кланы Хеймдалля и Сурта, - к последнему она приложила руку сама и считала это достойным делом. В конечном счете, Сурт Богом не был, а в последние годы он и вовсе оставил своих детей на произвол судьбы, что совершенно не говорило в их пользу. Считала ли Гудрун, что они заслуживали смерти по закону Богов? Нет. Она считала, что они заслуживают смерти по людскому закону и никак иначе.

- В сто четырнадцать лет глупо бояться смерти. Это же целая жизнь, - откуда ему знать? По меркам колдунов Лойи был молод, слишком молод, чтобы вообще говорить и думать о смерти – своей и чужой, - А вот оставить клан сейчас, на пороге войны, когда твой наследник развлекается, разбрасывая чужие кишки по побережью – да, это не самая прельщающая меня идея. Так что, следи за дорогой внимательно, - впрочем, следить за дорогой слишком долго ему не приходится, потому что в скорее Лойи останавливает машину. Гудрун покидает пассажирское сидение, пихает телефон в задний карман джинсов, захлопывает дверь и осматривается, - Решил полюбоваться красотами природы? – она хочет пошутить про сопливого романтика, но на сегодня хватит шуточек о предпочтениях племянника, не хватало еще, чтобы он обиделся. Гудрун неторопливо следует за юношей, внимательно осматривая выбранное им место. Инстинктивно. Нет ли какой опасности, или врагов поблизости?

- Куда мы идем, Лойи и что мы здесь делаем? – она принимает любезно предложенную племянником руку и перепрыгивает на другую сторону. Ей не близки поэтичные сравнения, равно как и не прельщает посреди ночи мотаться по стране с тем, чтобы… Что? Утешить Лойи? Помочь ему? Заставит его забыть о сестре? Едва ли это было возможно. В ее планах было уложить его спать, накормить завтраком, а потом отправить домой. Ради его же блага. Но раз уж они все равно уже здесь…
- Что ты намерен со всем этим делать?

- В смысле, я думаю, что от этих слов за версту несет либеральной ересью, опасной для тебя не из-за отца и сестры, а из-за того, что эта ересь может с тобой сделать, - порой Гудрун задумывалась, что либеральные взгляды могли сделать с нею самой. Как в ней отдалась бы потеря связи с ее Богом? Как бы она жила, зная, что Ньерд от нее отвернулся? Колдунья не знала, потому что это казалось невозможным. Сказывалось ли воспитание, или ее собственный характер, но дочь Ньерда даже помыслить не могла о том, чтобы жить иначе и своими словами, действиями, взглядами попирать многовековые устои. Пожалуй, она даже панически боялась одной мысли о том, что ее Бог ее оставит. Но сковывал ли такой же страх Лойи? Или у него были совсем иные ориентиры, которые могли бы помочь ему выжить и не потерять пути? Какой вообще у него был и мог быть путь в обход того, что уже определили для него Боги? Или Боги для них ничего не определяли и все они вольны были делать выбор сами? Что если потеря благодати – не проклятие Бога-покровителя, не символ того, что отвернулся от своих детей, а знак того, что им просто больше не нужна его защита? Что если он принимает их как равных, он выпускает их испод своего покровительства подобно тому, как родители отпускают своих детей? И теперь связь его с этими детьми не утеряна, а просто приобрела новые краски, новые грани, недоступные им всем ранее, а консерватором недоступные никогда? Порой Гудрун тоже посещала эта либеральная ересь. Но она знала, что ей это позволено в гораздой меньшей степени, чем Лойи, потому что она несла ответственность не только за себя. Ей оставалась только вера. Абсолютная, иногда слепая и ничем не прошибаемая.

- Никто не убьет тебя, Лойи, - спокойно заявляет женщина, неторопливо следуя за племянником, - То, что сделали с твоей сестрой – конечная точка всего. Она перегнула палку везде, где могла ее перегнуть и вместо того, чтобы молить о прощении, она лишь усугубляла ситуацию. Я знаю, что ты куда более благоразумен. Я знаю, что ты не сбежишь с девчонкой из числа либералов и не станешь проклинать собственную семью. Ведь, в конечном счете, все возвращается туда, откуда пришло. Лишь кровные узы и семья имеют значение, - она свято верила в то, о чем говорила, потому что для Гудрун и впрямь не было ценности выше, чем родная кровь. Иной раз она задумывалась, как это сочетается с ее властными полномочиями, но ответ, в сущности, был предельно прост: семья и управление кланом для нее были едины. В ее доме и других домах родичей было столько, что порой это даже немного напрягало и вся политика вечно упиралась в родственные связи. В сущности, Лойи был живым тому подтверждением, - А если все-таки вздумаешь наделать глупостей – делай это не в своем доме, а, скажем, в моем, чтобы я смогла тебя образумить, не доходя до насилия и смертоубийства, - ведь в их доме творить глупости – не редкость и все уже давно смирились с тем, что Гудрун, порой, слишком милосердна, неуместно милосердна для главы дома.

- Резонный вопрос, - признает Гудрун и кивает головой, разглядывая искрящуюся гладь воды, - Однажды мы вынуждены будем прибегнуть к таким мерам, потому что ничего больше и не останется. До сих пор мы не делали этого, потому что Норвегия, Дания, Швеция гораздо сильнее пострадали от гнета монотеистического культа мертвого Бога, чем мы. Неизвестно насколько сильно это оказало влияние даже на тех, кто исповедует путь Древних Богов. У меня нет желания проверять это, пока в Исландии есть хоть одна женщина, не состоящая в родстве с моим домом, способная составить партию моим сыновьям, - а дальше Гудрун и не придется ничего проверять. Придется ее детям и внукам и она не увидит кошмара, даже если он произойдет, - И да, Лойи, я считаю, что мы не вырождаемся и все мы в порядке. Потому что нас нельзя судить по образцу среднестатистического смертного. Что есть нормальность и кто может о ней судить? Даже сам факт нашего существования – уже ненормален, потому что как биологический вид мы превосходим людей во много раз: у нас есть силы, которой нет у них, мы имеет связи с Богами, какой не имеют они, мы живем в два раза дольше них. К нам не применимы те же критерии. А своих собственных мы попросту не вывели, - она задумчиво пожимает плечами, понимая, почему они об этом говорят, но не зная, что именно можно говорить племяннику, а чего нет. Потомство Эльвы было, пожалуй, чересчур нестабильным, непредсказуемым и ожидать от них можно было любой реакции и любого поведения. Пусть лучше родители обсуждают с ними столь скользкие вопросы.

- Того, что в мои сто четырнадцать смерть придет за мной в лице какого-нибудь либерала, а заденет моего двадцатитрехлетнего племянника, у которого еще вся жизнь впереди, - многозначительным жестом Гудрун завершает свою фразу, явно давая понять, что определение ответственности за младших родственников ей совершенно точно знакомо и будет лучше, если они оба сегодня останутся живы. А еще лучше, если никто, к тому же, не узнает, что тетушка любезно позволила Лойи пьяным сесть за руль.

- Может, мы поедем купаться в поместье, Лойи? Нашел время и место, - она с сомнением смотрит на племянника и на заводь. Снова на племянника и снова на заводь, - Ладно. Раз уж мы все равно начали заниматься глупостями. Надеюсь, это тебе поможет. Ты же наполовину Ньерд, - Гудрун снимает куртку, расстегивает ремень на поясе, кидая на землю пару ножей и пистолет, снимает обувь, на мгновение задумываясь о том, что, может быть, стоит искупаться так с тем, чтобы не смущать племянника ни обнаженкой, ни шрамами, но затем решает, что он большой мальчик и подобным его не смутишь, - Отвернись, - она торопливо снимает блузку и джинсы, бросает их к куртке и пробует ногой воду. Прохладно, но не критично. Женщина заходит в воду по пояс и окунается. В заводи достаточно глубоко, Гудрун отплывает от края.

- Воду в кровь? Какая скучная фантазия. Но вообще-то я спрашивала о глобальных вещах, а не о твоей неожиданной тяге к водной стихии.

Гудрун было сложно, порой, понимать своих племянников и их отца. Кто бы что ни говорил, а в зависимости от своего Бога-покровителя, они сильно отличались друг от друга и порой так сильно, что это бросалось в глаза с первых же слов. Это не казалось женщине чем-то дурным. Она легко примирялась с чужой ментальностью, при условии, что противоречия не касались того, на чем держалась вся ее жизнь. Лишь потому большую часть времени колдунья слушала племянника внимательно, стараясь понять, как именно он видит устройство тех или иных вещей в жизни, магии и стране. Это не обязывало ее соглашаться, но дочери Ньерда все равно было интересно, во-первых, потому что говорила она далеко не с чужим человеком, а во-вторых, потому что услышать, отличные от твоих собственных, взгляды, было крайне полезным занятием хотя бы для того, чтобы мозг не закостенел в обилии шаблонов и устоявшихся реакций.

- У меня в поместье есть кое-что получше, - хвастливо заявляет Гудрун, - Атлантический океан, - для дома Ньерда и впрямь сложно было придумать что-то лучше родной стихии. Они купались в океане и летом, и весной, и осенью, а лично Гудрун, даже зимой по особым поводам, когда ей просто необходимо было единство с Ньердом, в основном, по вопросам наследников, которые то умирали в утробе матери, то смертельно болели, то вообще не желали появляться на свет. Впрочем, разделять тягу к морской стихии так явно любой другой клан был не обязан, так что, убеждать Лойи в том, что ехать нужно было в порт, женщина не стала. К тому же, расслабившись в воде после пары ныряний, колдунья отметила, что выбор племянника был не так уж и плох и вносил толику разнообразия в приверженности Гудрун воде в любом ее проявлении, - Но здесь тоже неплохо, отличное место, - она одобрительно кивает и вновь ныряет под воду, проплывая несколько метров, прежде чем вынырнуть. 

- Лойи, единственная твоя иллюзия – отсутствие выбора, - женщина разводит руками, ясно давая понять, что ни в какую предопределенность и отсутствие выхода из ситуации она не верит. Даже чертов Свейн нашел выход, совершив покушение на мать, тем самым оказавшись на задворках клана, близким к той самой грани, когда его вышвырнут из дома Ньерда и забудут, как о страшном сне, - И ты создал этот морок вокруг себя сам. Потому что нужно было слушать меня, когда я обучала тебя сейду, а не тренировать еще слабые тогда навыки на соседских девчонках, воровавших цветы из клумбы при поместье, - она усмехается, вспоминая их первые уроки, но сейчас время явно не подходит для ностальгии и трогательных воспоминаний прошедших лет.

- Пример твоей сестры далеко не показателен. Это вовсе не значит, что любой из детей Оддгейра, кто решит пойти против его воли, закончит точно так же, - да и конец племянницы, в общем-то, был обусловлен, в первую очередь, далеко не тем, что она пошла против каких-то традиций, а тем, что она сделала это абсолютно неразумным способом, открыто плевала в лицо тем, кто пытался ей помочь, или думал, что пытается помочь и не демонстрировала вообще никакого стремления идти на диалог. Просто потому что она этого диалога вести не умела, - Вопрос не в том, что будет, если ты пойдешь против воли отца, или Хель, против воли семьи, или клана, сделаешь что-то, что их опорочит. Вопрос в том – для чего ты это сделаешь, а позднее – как ты это сделаешь? Одно и то же действие воспринимается по-разному, в зависимости от мотива и исходного посыла. Я не пытаюсь убедить тебя сейчас в том, что тебя погладят по голове, если ты наберешься дурацких либеральных взглядов и придешь поговорить об этом с отцом. Я пытаюсь объяснить тебе, что за шаг в сторону, за иной взгляд и иной выбор, никто не станет тебя убивать. И даже более того, обладая достаточным умом и фантазией можно добиться абсолютной свободы вообще от всего, совершив деяние за которое тебя покарают полумерой и просто выкинут из Клана, - тоже мне беда, кто вообще придумал такое дурацкое наказание? Даже Гудрун в молодые годы могла оказаться ему подвергнутой, - Ну, и конечно же, вопрос в том, на что ты готов ради желаемого и чего ты на самом деле хочешь. Потому что, лично я, вряд ли бы рискнула потерять семью, место дочери главы дома и все остальное ради того, чтобы разочек… Переспать со смертной? Окатить Торсона парой тонн рыбы при помощи телекинеза? Съесть стейк средней прожарки во время вынужденной аскезы? За что там еще могут выкинуть из дома? – она пожимает плечами, внимательно глядя в глаза племяннику, убеждаясь в том, что он поймет ее правильно.

- Тебе двадцать три или двести двадцать три, Лойи? Какое еще принесение себя в жертву? Какая Хель? Какая смерть? Дорогой, если тебе захочется стать либералом – просто сбеги из дома. Если тебе захочется жениться на смертной – сбеги из страны. Если тебе захочется пылкого романа с грязнокровкой – посели ее в одном из моих домов в Акранесе и развлекайся, пока не стошнит, - прямолинейная схема действий – последствия взаимодействия с Хель, или Оддгейр просто не научил детей искать обходные пути для реализации своих желаний? - Твоя сестра так закончила не потому что она пошла против системы, или как вы, подростки, там называете свои глупые выходки? А потому что у нее не было головы на плечах и понимания, что ради достижения желаемого, совсем не обязательно орать об этом желаемом на половину страны и делать все так, что даже слепо-глухо-немой кретин заметит, - Гудрун, конечно, на личном примере это было незнакомо. Она была образцово-показательной дочерью и глупостей никогда не совершала, тем боле, таких как Аника. Но у нее было четверо детей и их изобретательность в оправдании своих проступков порой доходила до совершенно немыслимых пределов. Так что, как-нибудь скрыть свое замужество за иностранцем и планируемый побег из страны, или что там планировала племянница, уж точно было можно. Не захотела? Или не смогла? Один черт – дура.

- Так чего же ты хочешь сам, Лойи? Забудь о своей семье, Владычице, традициях и стране. Чего хочешь лично ты? И что именно тебе мешает? Быть может, добрая тетушка Гудрун укроет опасные мысли любимого племянника надежными стенами своего поместья и тенью своего авторитета с тем, чтобы не случилось беды.

- Нет, не знаю. Более того – никто не знает. Но что-то мне подсказывает, что Богов личные дрязги внутри клана мало волнуют, как и решение главы, который для своего божества не лучше и не хуже других детей. И из-за дурацкой прихоти одного человека выкинуть кого-то за пределы магического круга, Богиня не примет решения не пускать его в Хельхейм, - хотя Гудрун, вообще-то, не понимала, зачем стремиться в Хельхейм, когда была Вальгалла, где можно пировать с Богами и готовиться к Рагнареку. С другой стороны, у ее Бога вообще не было своей посмертной вотчины и они возвращали сожженный прах морской стихии только с тем, чтобы вернуть умершего туда, откуда он пришел и тем самым, дать ему возможность переродиться. Еще одно отличие их кланов. Они даже хоронили умерших совершенно по-разному и видели посмертие совершенно различным. Но племянник знал это и без нее.

- Хотя вообще, это какая-то узость сознания. Зачем тебе быть в Хельхейме, если есть Вальгалла? Или еще Фолькванг? Прекрасная Фрейя, прекрасные валькирии, битвы, можно оказаться в легендах, быть воспетым скальдами, - Гудрун мечтательно закатила глаза, начиная переживать о том, что сама может оказаться не воспетой скальдами, но затем вдруг вспоминает, что их борьбу за власть в доме уже давно поэтично осветили в сказаниях и учебниках по истории, так что, имя ее не забудут.

- О, ты же знаешь, я всегда рада племяннику. Живому, или мертвому, - она усмехается, глядя на Лойи и думая о том, что сеанс их сегодняшней терапии явно не удался, и у Гудрун не получилось присмотреть за племянником должным образом. Наверное, и впрямь надлежало отправить его Эльве. У них и ментальность была ближе, и понять сына у сестры вышло бы гораздо лучше. В конечном счете, это ведь она его воспитала. Женщина обещает себе в следующий раз именно так и поступить, а затем осекается. Никакого такого следующего раза быть не должно. Никто из ее племянников не умрет более. Они ведь этого не допустят?

За свою жизнь Гудрун могла бы написать справочник по дурацким ситуациям и как из них выйти. У нее их было бесчисленное множество, так что это начинало даже немного утомлять. Тем не менее, никогда она не ощущала такого недоумения и такой растерянности, как в момент, когда почувствовала губы племянника на своих собственных губах. Соображала дочь Ньерда, вопреки незначительному количеству выпитого алкоголя, очень хорошо и она прекрасно понимала, что сейчас происходит. Тем не менее, она не вырывалась и даже ответила на поцелуй, пытаясь понять, совершила ли ошибку, когда полезла купаться, или гораздо раньше – когда вообще приехала в этот паб? Какого черта малолетний племянник лезет к ней целоваться, Гудрун тоже было совершенно понятно. Так что, стоило ему отпрянуть, как колдунья посмотрела на него ледяным взглядом и поинтересовалась: - Все? Закончил? Доволен? – женщина подождала ответа от силы пару секунд, а затем врезала Лойи кулаком по лицу, рассчитав силу ровно настолько, чтобы сломать ему нос, но не затолкать его в голову. Хлынула кровь, Гудрун вспомнила недавнюю шуточку племянника о том, что он обещает не портить их купание театральщиной. Соврал.

- Остынь, - прокомментировала колдунья дальнейшие свои действия, резким взмахом обеих рук подняла племянника в воздух, испытав сложности из-за сопротивления воды, и швырнула его на три-четыре метра от себя. Убедившись в том, что Лойи вполне себе всплыл, не захлебнулся и не умер, Гудрун вздохнула, ушла под воду, а когда вынырнула, улеглась на спину, прикрыла глаза, позволив себе расслабиться. Маленький инцидент не был достоин того, чтобы занимать им свой разум. Мальчик пьян, находится в состоянии аффекта, завтра даже не вспомнит об этих глупостях. Нос станет ему хорошим уроком о том, как вести себя с ближайшими родственниками и видеть грань в отношениях с ними. Не сказать, чтобы Гудрун была сторонницей мнения, что отношения между всеми видами родственников – противоестественны, как и проявленный к ним интерес, но целоваться с племянниками явно было очень плохой приметой. Особенно для ее брака и отношений с домом Хель.

- Ну, что, полегчало? – наконец, приняв вертикальное положение в воде, поинтересовалась Гудрун, подплывая к племяннику, из носа которого все еще текла кровь. Не удивительно, ведь они в теплой воде, - Дай посмотрю, - она убрала его руки от лица, пальпируя область вокруг носа в ожидании характерного для перелома хруста костей. Ничего подобного не последовало. Видимо, инстинктивно пожалела племянника, не сделав из его носа котлету, - До свадьбы заживет, - авторитетно заявила женщина, - В аптечке в машине есть сухой лед и вата – остановит кровотечение, а дома кто-нибудь из целителей вправит тебе перегородку, - Гудрун немного совестно за метод воспитания. Когда племянники и дети были маленькими и оставались с нею в поместье, она никогда не поднимала на них руки и считала это недостойным, а теперь явно переборщила, хотя Лойи уже был далеко не маленьким и заслужил, - Прости. Больно?