День не задался с самого начала. Ночь после совета Фрейя провела дома у лучшей подруги в Хабнарфьордюре, и если бы не праздник, то она бы погостила у Петрины и её родителей подольше: атмосфера там сейчас куда больше напоминала семейную, чем в поместье Ньердов, и это действовало в некотором смысле успокаивающе. Во всяком случае, в их доме то и дело не вспоминали про войну, про то, кто в ней виноват, и вообще не обвиняли Фрейю ни в чем, несмотря на то, что всю историю знали с самого начала. В этом смысле Фрейя подруге даже где-то завидовала: ее семья не была обременена властью, а значит все их личные воззрения зависели не от того как положено, а от того, как они считают нужным. Похвастаться этим относительно своих родителей и братьев колдунья не могла. И именно с этим было связано испорченное на сегодня настроение.

Стоило ей приехать домой, стоило только переступить порог, как все, казалось, началось заново. И ладно родители – и отец и мать в это утро были заняты своими делами, но её тут же поймал Магнус. Брат был человеком, с которым невозможно спорить, только слушать и медленно умирать от общего уровня занудства, звучащего в его голосе. Он не обижал, не оскорблял, даже жизни, в сущности, не учил, просто кошмарно раздражал разговорами в пользу бедных. Фрейя была уверена, что он, конечно, призывал к миру в семье не только её, но и мать, и всех остальных домочадцев, но не понимала, почему он считает, что от неё здесь что-то зависит. Гудрун, по её мнению, очень внятно дала понять, что в вопросах межклановых отношений скользко и без сопливых, а устраивать истерик колдунья и не собиралась. А потом на почву, хорошенько подготовленную Магнусом, ступил Асгейр, и это была его большая ошибка. У Фрейи и так со вчерашнего вечера было к брату, который начал вести себя как-то совершенно нетипично, ведясь на однозначное мнение матери, много вопросов, а тут он и вовсе пристал с нравоучениями, не дав ей даже как следует собраться для поездки в храм. Их беседа продолжалась почти полчаса, и велась на настолько повышенных тонах, что обслуживающий персонал не просто в это время предпочитал обходить этаж с покоями наследников стороной, но и вовсе не стремился подниматься наверх из рабочих помещений. Финальной точкой стало то, что доведенный до ручки Асгейр начал обещать сестре, что обеспечит её безопасность даже против её воли и что выдаст её замуж и закроет дома у супруга с тем, чтобы она вела себя нормально, а не вляпывалась в сомнительные истории. Надо ли говорить, что Фрейя, заявив, что со своим замужеством уже справилась сама, тут же вылетела из комнаты, а после и из дома в общем, чтобы, пусть раньше времени, но отправиться в Святилище, лишь бы больше не слушать этого бреда.

Весь остальной день она провела вдвоем с Гуннаром. По-хорошему, ей следовало бы в праздник посетить хотя бы несколько храмов, благодаря Богов за своё воскрешение, но желания куда-то ехать уже не было, поэтому она решила, что вполне хватит Фригг, в Святилище которой она заглянула рано утром, и Владыки. В конце концов, представители Высших Сил вряд ли сильно огорчаться, если она навестит их в другой раз, когда будет молиться хотя бы искренне. Впрочем, разговоры со старым жрецом всё-таки помогали: он мыслил другими категориями, далекими от того, чтобы обвинять кого-то в необдуманности шагов, и, хоть и был довольно странным, но умел в какой-то своей манере поддержать и направить. Именно поэтому к тому часу, когда ей написал Лойи, она уже достаточно пришла в себя, чтобы не срываться на непричастных людей, и легко согласилась. Это, пожалуй, было лучшее продолжение не самого приятного дня, к тому же, она была слишком рада, что, даже выслушав столько неприятных вещей от Гудрун и Асгейра, её он все равно хотел видеть. А мог бы уже сто раз передумать иметь вообще какие-либо отношения с этой семьей. Вполне возможно, это всё были пустые и притянутые за уши переживания, но они Фрейю беспокоили, и бороться с собой она не могла.

Всё-таки, когда в анамнезе не было планов по разорению логова охотников или недавнего воскрешения, ожидание встречи проходило иначе. Не то, чтобы она сильно волновалась, но последний час не могла усидеть на месте от слова совсем. К тому же, до недавнего времени, она и вовсе не могла с полной уверенностью говорить о том, в каких они с Лойи отношениях, а теперь всё резко, может даже слишком, прояснилось и лишило её одного повода переживать, обеспечив множество других, но куда более приятных. К тому моменту, как машина кузена, наконец подъехала на место, улицы почти опустели – сегодняшний вечер должен быть ознаменован кострами и шумными гулянками, поэтому люди предпочитали кучковаться где-то подальше от города, где уже совсем скоро начнётся самое интересное. Но Фрейя подозревала, что у них другие планы. И оказалась права.

– Хочешь испугать уже после того, как понравится? Если меня сегодня никто не будет пытаться убить, то уже не страшно, – рассмеялась Фрейя, подходя поближе и с интересом рассматривая заваленный цветами салон.
Убедившись в том, что особенные чувства она не придумала себе сама, Фрейя перестала думать о каком-то стеснении. В конце концов, ей было все равно, кто и что может подумать, да и в любом случае рано или поздно узнают все. Скорее рано, потому что Асгейр, наверное, уже мог доложить всё матери, раз уж в последнее время он стал таким послушным сыном. Однако разговаривать с Гудрун пока не хотелось (а если честно – не хотелось совсем, потому что подходящего момента для такой новости она придумать пока не могла), и Фрейя планировала избежать этого хотя бы в ближайшие дни. А если уж узнает сама – то пусть. Она не оправдывалась за стычку с Гулльвейгами, а уж в этом случае и вовсе не собиралась выслушивать никакие обвинения и ничего объяснять. Перехватив ладони Лойи и спрятав от его взгляда шрам на ладони, который теперь останется вечным напоминанием о христианской магии, она коротко поцеловала его в уголок губ и кивнула.

– Мы поедем в Святилище? – вопрос, наверное, не требовал ответа, но сначала Фрейя вообще на секунду не поняла, зачем знакомить её с тётей, если они уже знакомы почти двадцать шесть лет, и только спустя пару секунд до нее дошло, с какой именно Матерью Лойи решил её познакомить. По коже прошёлся холодок. – Прекрасно, Мидсаммер – отличный повод поблагодарить и её за то, что я вообще жива после того яда. А что я должна буду делать? И как это вообще... происходит?
В голове крутился миллион вопросов, и почти все из них казались какими-то детскими, но что поделать? Ритуалы и порядки дома Хель были для Фрейи тёмным лесом, в которой она никогда не совалась и не хотела соваться, а теперь ей предстояло не только просто посетить храм вместе с Лойи, но и со временем стать частью традиций их клана, а значит пора было начинать разбираться в этом вопросе. Хотя у неё ведь всегда будет Эльва, которая как никто другой сможет подсказать... Да, определённо, ей нужно было поговорить с тетей, пока ещё один повод для волнений не занял ее голову целиком.

– Передумала? – Фрейя вопросительно поднимает брови и у нее на секундочку перехватывает дыхание. Да, думала она, конечно, много, вот только варианта "отказаться" в её размышлениях не было. Петрина, правда, смеялась, что она сбежит перед самой церемонией от страха, но до этого было ещё далеко, да и там её уже будет кому успокоить.
– Даже не думай об этом, – хмурится она, подходя к машине и приоткрывая дверцу, а после, на секунду задумавшись, улыбаясь оборачивается. – И не надейся.

Запах свежих цветов чувствуется уже в нескольких метрах от салона, а когда Фрейя подходит поближе её и вовсе буквально сносит ароматом. – Такое чувство, что ты решил собрать урожай с оранжереи Эльвы. Неужели Хель, как обычная девушка, любит цветы? Теперь я волнуюсь, что в ней столько человеческого, что не ровен час она заревнует и не захочет тебя отпускать жениться.

Каждый клан руководствовался некоторой идеологией, порою предполагающей принципы малопонятные другим домам, и здесь важно отметить, что не всегда официальная политика клана действительно была продиктована тем или иным Божеством, а не интересами людей, стоящих у власти. Именно поэтому довольно часто существовало ощутимое расхождение между тем, как стороннему колдуну представляется правильный церемониал обращения к чужому Богу, и тем, как он должен, в сущности, выглядеть на самом деле. Взять даже клан Ньерда: прославленный сквозь века как весьма воинственный дом, сокрушающий своих врагов, он находился под покровительством доброго Морского Владыки. И ни его владения в чертогах Асгарда, ни легенды о нём повествующие – ничто не предполагало даже принесения массовых кровавых жертв. Тем не менее, среди менее посвященных представителей колдовского сообщества издавна были распространены истории, повествующие о частых жестоких расправах по славу Ньерда, поддерживаемые леденящими кровь историями о масштабных ритуалах дома, несмотря на то, что на самом деле подобные проводились крайне редко.

В понимании Фрейи, абсолютно все обряды дома Хель должны были быть завязаны на разного рода классической некротике и крови и сопровождаться определённым флером страха и таинственности. Чего она ожидала от Святилища? Где-то на уровне подсознания, скорее всего, алтаря, с которого уже не смыть въевшиеся кровавые отпечатки, костей по углам, паутины или ещё чего-нибудь в духе привычного антуража фильмов ужасов. Энергетика смерти была для нее чужеродной, и это вызывало вполне обоснованные опасения и даже страх, отделаться от которого не выходило, даже слушая обстоятельные ответы Лойи.
– Насколько это возможно – не бояться Её саму? – Фрейя на какое-то время погрузилась в себя, пытаясь найти где-то в глубине ответ на этот вопрос. – Я пока не понимаю одного. Значит ли всё, о чем ты говоришь, что надо жить ожиданием смерти? Я довольно неплохо осознала, что смерть в некотором смысле есть начало нового, но... надо же с достоинством закончить старый круг? Не может быть такого, чтобы Хель одобряла стремление к смерти, тогда в вашем клане было бы слишком много самоубийц, а я такого не припомню.
Пожалуй, это был один из основных вопросов, навязчиво крутящихся в голове колдуньи – она, в силу обстоятельств, уже приняла неизбежность смерти, но жизнь только ради неё Фрейе казалась непонятной и почти бессмысленной. Впрочем, существовала же среди многих колдунов тенденция стать воинами только для того, чтоб после смерти соединиться со Всеотцом в Асгарде, так что допускала она что угодно.

– Боюсь, и не немного, – виновато улыбается она, пожимая плечами в ответ на смех кузена. – Я знаю, что такое быть непрошенной гостьей в царстве Хель, и это меня пугает. Это напоминает галлюцинацию, но во время ритуала воскрешения, пока все читали какие-то свои молитвы, я видела в том числе и ворота в Хельхейм, и кровавого Гарма. Я даже не знаю, какими словами можно передать тот ужас и тот могильный холод, пробирающий до костей, которые я там испытала. А ведь с Владычицей мне встретиться даже не довелось.
Из всего её короткого путешествия между мирами преддверие царства мёртвых и впрямь казалось Фрейе самым пугающим из того, что она когда-либо видела. Пугающем не на физическом уровне, а на совершенно другом, нематериальном и почти необъяснимом. Впрочем, раз уж Хель так не любит ложь – пусть слушает, как есть на самом деле. Признавать свои страхи Фрейя умела, а это, на её взгляд, было первым шагом к тому, чтобы с ними как-то совладать.

Вообще, если по ней было не слишком заметно, что она напрягается, когда разговор касается ритуалов Хель и всего, что с ней связано – уже это можно назвать почти подвигом. Фрейя и предположить не могла, что когда-нибудь соберётся замуж именно за представителя этого клана, даже прокручивая в голове все возможные варианты – и вот как складывается судьба. Она не просто собирается связать себя браком, но хочет и готова это сделать, несмотря на то, что для полного понимания их принципов ей понадобится отнюдь не пара месяцев.
– Принимает и больше уже не отпускает, – кивает Фрейя, вспоминая легенду о Бальдре. Пути назад из Хель всё-таки нет. Есть только возможность до Нифльхеля так и не добраться. – Жрецы всегда говорят, что браки – это договоры между Богами. Знать бы только, о чем они там договариваются. Или уже договорились.

Будет ли ей рада Хель? Нормально ли вообще хотеть, чтобы тебя гостеприимно приняла сама Смерть? Фрейе начинает казаться, что даже сегодняшняя их экскурсия в храм не обойдется без чего-то необычного, если уж даже разговоры на пороге начинают напоминать какую-то проверку на вшивость.
Впрочем, если это необходимо и если она ещё прошла недостаточно, то отступать уже поздно. С лёгкой ноткой обиды колдунья думает о том, что, если уж не вельвы, которым она сама запретила раньше времени рассказывать ей о грядущем, то уж Владыка мог бы намекнуть, что её ждёт не только война за истинную веру. Но куда там Высшим Сферам до мелких переживаний их детей.

– А ты когда-нибудь сам Её видел? – они уже съехали с трассы, значит Святилище совсем близко, и беспокойство начинает накрывать Фрейю уже ощутимее. Она не боялась встреч с Богами, во всяком случае с теми, с которыми ей довелось видеться, но Хель – это совершенно другое, не ласковые Фрейр и Ньерд. Тем более, что она, кажется, всё ещё нарушает главное правило – не бояться Владычицы, а во что это может в итоге вылиться – неизвестно.

Раз её глупые вопросы уже практически доводили Лойи до того, чтобы попытаться угробить их обоих, резко потеряв управление, то оставалось только догадываться, каких нервов ему будет стоить семейная жизнь. Если они до неё доживут, конечно же. Фрейя заметно стушевалась и, схватившись за ручку над дверью машины, посильнее вжалась в спинку кресла.
– Христианам, как известно, это не слишком мешает, – шрам на ладони на её высказывание не преминул отозваться неприятным уколом несильной, но обидной боли. Она чувствовала себя почти Гарри Поттером, которому нельзя просто так называть имя главного антигероя, или чем-то вроде того, несмотря на то, что, по всей вероятности, ей стоило просто последовать совету Хьердис и не забывать обрабатывать место ожога специальной мазью. – Так значит, вся суть идеологии клана Хель заключается в том, чтобы жить так, будто каждый следующий день – последний? Или я снова не права?

На всякий случай, Фрейя приготовилась зажмуриваться – вдруг её реплика снова заставит кузена забыть про дорогу. Однако, машина продолжила двигаться в привычном направлении, поэтому, чуть погодя, колдунья попыталась объяснить, почему всё ещё пытает Лойи на предмет непреложных истин его родного клана.
– Мне правда важно понять. Иначе как-то это неуважительно, что ли – соваться к Владычице, так и разобравшись толком... Проникнуться этим духом я, наверное, никогда не смогу, – она подняла глаза на кузена и, задумавшись, добавила. – Или смогу, но совсем не сразу. Но начать нужно прямо сейчас.
Она не врала, но, пожалуй, немного всё-таки лукавила. Ей было страшно, пожалуй, не столько не понять саму Хель и то, в каком виде Богиня сама бы представляла свои принципы, а то, как их видит общество. Фрейя прекрасно знала, что количество, без преувеличения, многовековых традиций, в клане её избранника буквально зашкаливает, не в пример не то, что либеральным домам, но и весьма консервативным. А ещё она не раз слышала, что нарушение этих самых традиций непременно вызывает совершенно особое неодобрение внутри клана. Даже если дело не шло о серьёзных проступках – а уж о них и говорить было ни к чему. Хватало одного воспоминания об Анике, чтобы понять, насколько серьёзно все относятся к выполнению своих обязательств. Возможно, гораздо лучше её бы познакомил с подобными правилами любой из жрецов, но куда как спокойнее было обращаться к тому, кому точно доверяешь.

– А может, все просто сильно просили меня вернуть, – Фрейя, наконец, улыбнулась. Дело определённо шло на лад, и немалую роль в этом играло то, что Лойи изо всех сил старался не делать страшные глаза и не показывать всем своим видом нечто вроде "Ну как ты можешь не понимать?". – Но ты прав, Владыка тоже сказал, что просто не пришло время. И, если честно, я не хотела бы знать, когда оно придёт. А между мирами пускай путешествуют жрецы. Ну, и вельвы, наверное. Хотя я не слышала, чтобы они так уж часто наведывались в объятья своих покровителей.
Если честно, то не слышала вовсе, хотя и догадывалась, что идею эту Лойи взял не из воздуха, а значит практиковала трансы именно Альда. Пожалуй, это не входило в её должностные обязанности, но кузина всегда была немного оторванной от срединного мира, поэтому всё было вполне закономерным.

Рассуждения Лойи о том, что Владычица Нифльхеля строго следит за положенным порядком вещей, вызывали улыбку. Сказывалось волнение, которое сознание пыталось отогнать любыми способами. Например, подкидывая ей нелепые образы самой Хель, наряженной в строгую бухгалтершу вроде той, которая вела дела в порту, которая занудно следит по огромной книге за тем, чтобы все прибывающие в царство мёртвых шли в порядке строгой очередности и друг за другом. И не дайте асы кому-нибудь сунуться к ней пораньше. Философский момент был, разумеется, безнадежно испорчен, но это, очевидно, к лучшему: ещё немного, и она бы точно сошла с ума от ничем не обоснованного волнения, а теперь всё почти хорошо. Почти.

– Не продать. Скорее удачно пристроить, отдать в аренду. Это может звучать глупо, но иначе тогда зачем жрецы в обрядах каждый раз убеждают Богов, что никто не стремится окончательно отобрать у них их детей? Хотя в нашем случае это вряд ли будет актуально. Сдается мне, там справились и без жрецов.
Это почти забавно: оправдывать, в сущности, собственный выбор, решениями Высших Сфер. А с другой стороны, почему нет? Фрейя смотрела на Лойи и не могла понять одного. Они знакомы с раннего детства, и какими бы ни были их отношения в разные периоды, они уже были семьей. Так почему же она все равно так волнуется? Объяснение находилось всего одно, но и оно звучало настолько глупо, что и говорить не стоило: она просто боялась, что в какой-то момент все происходящее вдруг сломается, возвращая их на прежние места и раздавая прежние роль. Однажды ведь такое уже было – хватило одной, пусть и запоминающейся, неудачи, чтобы общение практически сошло на нет. Умная женщина, пожалуй, себе позволить такие рассуждения не могла, ибо слишком много в них было недостатков, а вот влюбленная – вполне. И вторая, как известно, первой быть на время перестает.

За своим внутренним диалогом Фрейя не заметила не только ухабы на дороге, которые в другой ситуации имели шанс стать красивой метафорой, но и то, как они успели почти добраться до места. Колдунья кивнула в ответ на объяснения Лойи и задумчиво прикусила губу. Вела ли её чья-то невидимая рука? Если только эта рука была способна также на профилактические подзатыльники и на несмешные шутки. Лойи, пожалуй, удача, а значит и Боги, любили больше, но это, вопреки всем ожиданиям, не вызывало ничего, даже очень отдалённо похожего на зависть. В логике кузена была своя прелесть: может, и вправду так? Боги являются лишь тем, кто плохо понимает их намёки и с трудом слышит наставления?
А может, ему просто вовсе не нужна чужая рука, ведь он все прекрасно понимает и сам.

Поблизости от Святилища даже воздух казался разреженным, как в горах. Эльфам бы здесь не понравилось: эфемерные существа и без того тяготились всем, что было пропитано чужеродной для них энергетикой смерти, а поблизости от таких мест их встретить и вовсе было невозможно. У сокрытого народа не существовало даже самого понятия смерти, ведь они жили вечно и случаи окончательных развоплощений были настолько редки, что их едва три наберется несколько сотен за последнюю тысячу лет. Фрейе, впрочем, тоже дышалось слегка тяжеловато, но её грудную клетку плотным кольцом перехватывало не отчуждение, а волнение. Колдунья встряхнула головой, отгоняя лишние мысли.
В конце концов, это всего лишь храм, а сегодня всего лишь очередной праздник. И, если уж даже преданного ей Лойи Владычица до сих пор не удостоила своим личным вниманием, то придумывать себе какие-то страшилки – это полный бред. С этими мыслями Фрейя выбралась из машины и встала напротив кузена.

– Всегда? Обещаешь? – в конце концов, Мидсаммер – время давать обещания, не так ли? Колдунья постаралась улыбнуться и, крепко сжав ладонь Лойи, смело зашагала вперед. Настолько смело, насколько могла, учитывая, что направлять ее приходилось все же брату. Стоило им зайти внутрь, всё также держась за руки, как Фрейю обдало потоком холодного воздуха.
– Надо было взять с собой куртку, да?
Она с интересом оглядывалась по сторонам. Сердце даже не колотилось так уж бешено: в конце концов самым страшным, что она на самом деле может здесь встретить, должен был оказаться строгий Торстейн, ведь так? Правда, жреца видно не было, как, впрочем, и его коллег. Ситуация почти на грани чуда – на её памяти гостей в таких местах обычно чувствовали и встречали сразу же. Фрейя бросила вопросительный взгляд на Лойи и, зачем-то перейдя на полушепот, уточнила.

– А где все? Мы не отвлечем жрецов от какого-нибудь сверхважного ритуала? – испортить отношения с верными слугами Хель прямо сейчас хотелось меньше всего, а, если судить по Натану и Гуннару, жрецы будут крайне недовольны теми, кто решит помешать им в самый ответственный момент. Нат так и вовсе бы наверняка убил. Взглядом, как минимум. – Или здесь бывает такое, что все отправляются по своим делам?

Стены пещеры хотелось потрогать, и удержаться колдунья не могла. По сводам стелился еще заметный ветер, а сами они были такими холодными, как если бы Фрейя и Лойи сейчас и вправду находились в Хельхейме, а не в нескольких километрах от Аульфтанеса. Шаги были не слышны, зато каждый вздох и каждое слово отдавались эхом, отправляясь гулять по коридорам пещеры. Из небольших расщелин в потолке при входе тоненькими струйками пробивался солнечный свет, причудливо играя с рельефом стен и пола. – Тут и вправду так красиво, как ты говорил. И совсем не так страшно, как думала я. Прости, я, наверное, нафантазировала себе черти что.

В чём-то Лойи определённо был прав. Любая идеология, будь она клановой, или, допустим, религиозной, в сущности создавалась с учётом возможности трактовать её разными способами в зависимости от того, который был бы наиболее удобен в данном конкретном случае. Согласиться с её абсолютной бесполезностью Фрейя, впрочем, не могла: всё-таки определённая часть принципов любой идеологии оставляла на человеке, пусть и против его желания, свой довольно заметный отпечаток. Таким образом, даже с учетом того, что кузен не был самым типичным представителем собственного клана, как, что характерно, и она своего – определить их принадлежность можно было бы, наверное, если не с первой попытки, то со второй уж точно, во всяком случае, если поговорить хотя бы какое-то время. Проверить свои размышления колдунья, конечно же, не могла, однако была в них вполне уверена, хоть спорить с кузеном и не стала. Он ведь не навязывал ей свое мнение, а просто отвечал на вопросы, которые многие другие давно бы посчитали излишне глупыми и неуместными.
– Лучше не будем про ответственность. За последнюю неделю я слышала это слово столько раз, что мне кажется, что ещё немного – и оно начнёт вызывать рвотный рефлекс, – колдунья поморщилась, тщетно пытаясь избавиться от голоса Гудрун, с выражением на разные лады повторяющим это самое злополучное определение. – И страшно подумать, сколько ещё раз услышу в свете, ну, последних событий.

Оперировать понятиями "свадьба", "жених", "брак" или чем-то вроде того Фрейе пока было немного неудобно. Не то, чтобы происходящее казалось каким-то нереальным, скорее наоборот – даже слишком естественным и логичным, однако привыкнуть к новому статусу оказалось не так-то просто, а уж представить себя страшным словом жена и того сложнее. Раньше все разговоры о замужестве не заходили дальше теоретической возможности и, надо сказать, колдунья была почти уверена, что, уж если Асгейр и Свейн в свои годы не могли похвастаться высокой степенью семейственности, то и ей это всё в ближайшие годы точно не грозит. Удивительным исключением среди детей Рагнара и Гудрун был Магнус, и, честно говоря, Фрейя даже не знала, почему мама внезапно задумалась о том, что должна его срочно женить, но опыт показывал, что вероятность удачного брака в раннем возрасте в современном мире близится к нулю. Вот такая статистика.
Но ведь и из нее были исключения? Взять хотя бы родителей. Тем более, вопреки всем традициям, решение о свадьбе они с Лойи приняли сами, а это должно было что-то да значить.

Кузен, похоже, к жрецам относился примерно с той же долей здорового скепсиса, с какой она сама относилась к вельвам, во всяком случае, каждый раз, когда она вспоминала об их необходимости, он реагировал весьма точными замечаниями.
– А может потому, что многим действительно нужна помощь для того, чтобы Боги их услышали. Гуннар постоянно шутит, что о существовании некоторых личностей в Асгарде, к счастью, даже не подозревают, – у старшего жреца вообще была масса шуток-самосмеек, хороший юмор в которых видел только он сам. – Или не шутит.  Если бы ты был жрецом, это была бы огромнейшая потеря для скучной Исландии. У тебя было бы слишком много ответственности, не было бы времени искать приключения, а ещё, наверное, не было бы... меня.
На самом деле Фрейя очень уважала жрецов. Просто времена, когда она сама позволяла себе мысли о том, что быть ставленником одного из Божеств в Мидгарде – это очень здорово, остались где-то в её десятилетнем возрасте. Потом пришло осознание того, что, как бы ни был клан и Бог к своим жрецам расположен, это не избавляло их от массы неприятных неудобств. Взять хотя бы мигрени Натана или невозможность Раннвейг в полной мере быть с тем, с кем она хотела бы. И таких примеров множество. Наверняка даже у Торстейна с Гуннаром где-то под километровым слоем кланового пафоса хранилось что-то такое, сугубо личное и больное. Жрецы платили за благословение дороже. Фрейя бы столько платить не хотела, ей и так хватало сполна.

А потом все её философские размышления окончательно разбились об одно короткое обещание, которое она сама же попросила дать. Чем-то простые слова оказывались лучше бесконечных признаний или красивых клятв – наверное тем, что они были настоящими. Тем, что витали в воздухе. А ещё тем, как Лойи на неё смотрел. Фрейя одними губами произнесла "спасибо" и не без труда подавила слишком широкую улыбку, расцветающую на губах.

Осознав, что своими воспоминаниями о мирском и чисто человеческом почти разрушила веками воссоздаваемую в этом месте атмосферу, Фрейя только виновато улыбнулась и, состроив смущенное лицо, пожала плечами. – Конечно, от холода, больше же меня ничего не пугает, –  позволила она себе короткий смешок и устремилась взглядом в сторону ближайшего широкого коридора.
Ответ кузена не удивлял, но задуматься заставлял однозначно. В храме Морского Владыки посетителей в одиночестве обычно не оставляли, за довольно редким исключением, да и слишком уж большим размахом он похвастаться не мог, как, впрочем, и большая часть храмов на территории центральной Исландии, а здесь похоже имела место быть целая система подземных ходов. Не прост путь к Владычице, не прост.
– Наверное, это по-своему правильно. В храмы обычно приходят для того, чтобы понять себя и пообщаться с Богами. Хотя в моем случае это почти всегда не совсем так, – или, как известно, совершенно не так. – Потому что в пределах святилищ я Богов не слышала ни разу. Может, оно и к лучшему. Это было бы слишком банально.

Впрочем, возможно именно банальности ее жизни иногда и не хватало. Правда задумываться об этом Фрейя себе позволяла не дольше минуты в день, а после выкидывала эти крамольные мысли из головы и приступала к своим ежедневным занятиям. Вот и сейчас колдунья не стала лишний раз останавливаться на этом. А ещё на том, что они почему-то прошли красивый ровненький туннель и свернули в какие-то катакомбы. Значит, так нужно.
Однако то, что пещеры быстро превратились в лабиринт, найти выход из которого она вряд ли сама смогла бы даже сейчас, после пары-тройки поворотов, немного пугало. Само по себе святилище дома Хель было преисполнено пафосного мистицизма и вот здесь, на перекрестке, пожалуй, была просто квинтэссенция всего самого возвышенного в этом месте. Настолько возвышенного, что это вызывало невольную дрожь, спровоцированную, как и ожидалось, совсем не прохладой обсидиановых сводов.
– Мне? Да это же лабиринт, а я способна заблудиться в трёх сталагмитах, – Фрейя умоляюще посмотрела на Лойи, но сжаливаться над ней он не торопился и похоже был точно уверен, что сегодня их по коридорам должна вести дочь Ньерда. – Ладно. Но выводить нас обратно, когда вы упремся в тупик, о котором тут ещё не слышали, будешь ты.

Лабиринты всегда были и остаются определёнными символами, которым каждый народ придавал свое уникальное значение. Не стоило и удивляться, что славящийся своей таинственностью клан избрал местом для возведения, или скорее даже размещения, храма своей Богини подобное место. Может даже Хель назвала его сама, явившись во сне или наяву одному из своих жрецов, уж очень хорошо пещеры подходили по антуражу. О таком месте можно было слагать легенды, не хуже той, что про критского Минотавра. Только вот они с Лойи не Тесей и Ариадна, и чудесной нити при них нет. Оставалось надеяться, что и чудовищ, пожирающих незваных гостей, ни в одном из переходов пещеры не было.

Посчитав самым симпатичным второй справа коридор, Фрейя поглубже вздохнула и ступила на избранный путь.
– В древности прохождение лабиринтов считалось чем-то вроде своеобразной инициации, – колдунья говорила довольно тихо, но слышно её все равно должно было быть хорошо. Звенящая тишина Фрейю слишком сильно напрягала и слушать её она была не готова. А значит нужно просто проговаривать собственные мысли вслух. – А ещё они символизировали смерть с последующим возрождением. Подходит для Хель, правда? Начало новой жизни после того, как все этапы предыдущей закончены. Как награда. А испытания выбираешь сам, и только сам отвечаешь за то, что выбрал.

Пещеры отзывались мягким эхом. Правда-правда-правда. Да уж, здесь действительно можно было буквально поговорить с Хель. Или, во всяком случае, постараться себе представить, что с ней говоришь. По мере их продвижения вперед света становилось все меньше и от этого становилось все более неуютно. Мало того, что почти из каждого поворота, которые были довольно частыми, слышалось то завывание ветра, то какие-то неизвестного происхождения шорохи (крысы или специально разведенные для такого случая летучие мыши?), так ещё и темнота. Темнота в замкнутом пространстве, где стены всё ближе и ближе друг к другу. Просто комбо.
– Интересный факт номер один: мне почти двадцать шесть, и я до сих пор боюсь темноты, – с нервным смешком выдала Фрейя, постепенно привыкая к недостатку освещения и крепче вцепляясь в руку Лойи, так, будто бы это в случае чего могло помочь по аналогии с одеялом, которое в обязательном порядке спасало от подкроватных монстров в детстве.

Впереди за поворотом что-то с грохотом упало, и Фрейя остановилась как вкопанная. – Ты все ещё считаешь, что дорогу следует выбирать мне? Кажется, вон там происходит что-то не то.
Больше всего она боялась обернуться и не обнаружить брата на месте, но ощущение руки в руке слегка облегчало её страдания. Так никто пропасть не должен.

Возможно ли заблудиться на пути к Владычице мира мёртвых? Лойи упорно твердил, что нет, только вот Фрейе казалось, что он, сам не придавая тому значения, слегка идеализирует ситуацию. Если вся жизнь так или иначе есть долгая дорога в Хельхейм, то на этом пути блуждают многие, и некоторым так и не удается добраться до последнего пристанища. Хель ни принимала в свои объятья предателей, а проклятых оставляла служить тьме драугами – вечной стражей, так и не находящей покоя, кого-то, как саму Фрейю, не пускала в свою обитель из-за того, что ищущий был намерен срезать путь. Фрейя встряхнула головой, отбрасывая лишние мысли – она уже согласилась войти в этот лабиринт, и совершать попытки отступления было бы по меньшей мере глупо.
– Пусть будет так, я хочу верить, что ты прав, – даже если достичь пункта назначения можно только в том случае, если на то будет Её воля.

Размышления о том, насколько красива тьма, не могли не вызвать улыбки – она, наверное, была не в состоянии в полной мере оценить, да и поверить в то, о чем говорил Лойи, но то, как именно он это делал внушало странную смесь восхищения и спокойствия. Это можно было сравнить с тем, как кузен рассуждал о защите собственного дома или показывал ей свой Нагльфар – так рассказывали о чем-то родном: о детях, о любимых людях и вещах, о том, без чего говорящий не представляет себя. И если для Лойи это была тьма, то у Фрейи, наверное, не было выбора, кроме как с этим смириться. Но почувствовать себя её частью? По телу снова прошла дрожь.
– Или потому, что для того, чтобы оценить её красоту, надо понимать что-то, чего я не понимаю, – тихо ответила она, поджимая губы. – С тобой не побоюсь, если ты решишь, что я способна увидеть в ней то, что видишь ты.

Она была бы рада, если бы, услышав подозрительный шум, они бы просто поменяли направление – мало ли что может произойти в старой пещере, а других поворотов на их пути, кажется, было уже с десяток, не меньше, ничем не хуже этой дороги, но Лойи был другого мнения, и Фрейя уже не сопротивлялась. Он лучше знал правила этой странной игры, которые, по случайности, не были начерчены на табличке при входе. Видимо, так было нужно, и навлечь на себя гнев разочарованной поведением гостьи Богини не хотелось совершенно, да и страх постепенно уступал место какому-то болезненному азарту. Если запугивание и было тем самым методом, которым Владычица проверяла тех, кто хочет сунуться дальше, чем дозволено простым посетителям, то ошибкой было бы полагать, что упрямство дочери морского Бога не возьмет верх над всеми её опасениями.

Перед ними зияла пропасть, до верху наполненная пламенем. Фрейя устало прикрыла глаза и криво усмехнулась. – Если это такая шутка, то она совсем не смешная.
Только вот стены пещеры, к которым колдунья и обращалась, отвечать ей совершенно не спешили. Огонь трещал, облизывал горящими языками каменистые края обвала и как будто над ними смеялся, напоминая, чего стоило победить похожее, но чужеродное пламя во время их недавней прогулки по местам боевой славы исландских охотников. Богине нельзя было отказать в чувстве вкуса – пламя было почти красивым, приковывало к себя взгляд и завораживало. Настолько, что колдунья почти не слышала, что говорит Лойи и очнулась только тогда, когда он шагнул прямо в пламя.
– Ты что? Куда пой...– она хотела было потянуть его обратно, но он не упал и теперь будто нависал над пропастью, почти не шатаясь. – ...дем. Эффектно, – только и смогла выдать Фрейя, зажмуриваясь и шагая следом. Мост под ногами нещадно шатался, угрожая падением, но надо было идти вперед. Возможно, не зря мама настаивала на тренировках – навык прохождения полосы препятствий сейчас бы крайне пригодился, а без него девушка, не ровен час, могла бы не удержать равновесие сама и чего доброго потянуть с собой Лойи.

В какой-то момент расслабившись, и потеряв концентрацию, Фрейя споткнулась и тотчас полетела бы прямиком вниз, если бы только не чьи-то холодные пальцы, крепко схватившее её за плечо и удержавшие на мосту. Колдунья коротко вскрикнула и резко обернулась.
За спиной было пусто. А ещё пусто было под ногами и по сторонам. Пещера как будто разом растаяла – вместе с невидимым мостом, наполненной пламенем пропастью, обсидиановыми сводами пещеры и, что самое страшное – вместе с Лойи. Фрейю моментально бросило в жар.
– Я с.. cоглашалась на тьму только вместе, – сдавленным голосом на всякий случай уточнила она, обращаясь к чернеющей вокруг пустоте и бессмысленно оглядываясь по сторонам. Сгустившаяся темнота ответила еле слышным шипением:  «Тш-ш-ш-ш!», непрозрачно намекая на то, что обсуждать её желания с ней здесь никто не собирается. Фрейя не знала, что чувствуют слепые, но готова была поручиться, что наверняка что-то другое. Она находилась в кромешной темноте, но она продолжала видеть. К сожалению, правда, только пустоту. Подступающая паника обволакивала мерзким липким ощущением страха. Первой мыслью было сдаться, сорвать с шеи перезаряженный матерью телепорт и в пару секунд оказаться дома, и она с трудом отогнала её, прижав мигом заледеневшие ладони к вискам.
Нет-нет-нет. Это же не ловушка – это испытание, так?  Нужно просто двигаться вперед. Если Лойи нашел мост над пропастью, то есть дорога и здесь.

Фрейя с силой сжала губы и, вытянув вперед руку, шагнула вперед. Теперь она была уверена в том, что её хорошо слышат – под ногами действительно с каждым шагом появлялась дорога. Или она и до этого здесь была?
– Я не собираюсь искать путь одна, – прошептала колдунья, размышляя о том, что коль скоро она оказалась здесь, то Лойи, наверное, остался над охваченной огнем бездной. А она ведь уже один раз чуть не потеряла его в колдовском огне, и второй раз позволять этому случиться была не намерена. Осознание того, что целью всего, что прямо сейчас происходило, было показать ей, что настоящий страх это не огонь и не темнота, пришло внезапно, как озарение. Из темноты, кажется, кто-то тихо рассмеялся, или её показалось – это всё было уже неважно.
– Лойи? – всё также протягивая вперед руку и ощупывая пустоту, Фрейя ускорила шаг. – Лойи!

Словами нельзя было передать то облечение, которое испытала Фрейя, снова ощутив в темноте руку Лойи. Только-только обретённое спокойствие вновь разрушилось, уступив место бешено колотящемуся в груди сердцу. Боги не знали полумер, не знали границ между шуткой и жестокостью, между любовью, которая согревает и той, что оставляет только ожоги, и Хель не была исключением. Фрейя не перестала бояться темноты после того, как хозяйка этого лабиринта продемонстрировала ей то, что даже в абсолютной тьме вполне возможно продолжать жить или хотя бы существовать, питаясь надеждой найти из нее выход, нет. Зато она очень хорошо осознала, что значит располагать свои страхи по мере их действительной важности. Потерять Лойи было гораздо страшнее, чем потерять свет в его физическом смысле, и даже чем потерять себя – также, как и любого дорогого человека. Только вот лабиринт, видимо, считал, что от мелочных опасений нужно и вовсе избавляться, пусть и радикальными методами. Пытался вынуть всю душу и очистить ее от лишнего. Любопытно, а ступая по Гьялларбру, умершие ощущают тоже самое, что Владычица позволила им почувствовать здесь?

Фрейя крепко прижимается к Лойи и закрывает глаза, убеждая себя в его реальности. Идти дальше ей совершенно не хочется, потому что присущее Высшим Силам довольно паршивое чувство юмора больно бьет и по её уверенности в себе, и по душевному равновесию. Разве так можно? Наверное, если бы её кто-то предупредил заранее, она бы смалодушничала и постаралась бы оттянуть прохождение таких вот испытаний как можно дальше, ведь ей, как дочери Доброго Бога вообще было трудно смириться с тем, что узнавать людей поближе можно таким вот варварским способом. Хель ведь и так видит её на сквозь, иначе быть не может, так зачем же выдумывать что-то ещё?

– Ещё лучше меня узнать можно только посредством вскрытия, – тихонько заключает Фрейя, тут же осекаясь и с подозрением вглядываясь в стены лабиринта. – Но надеюсь, с этим Хель согласится хоть немного повременить. Я как будто ослепла на какое-то время, а с тобой что происходило?
Во всяком случае, загробные шутки уже казались ей почти родными. Не удивительно, что дети дома мёртвой Богини с завидным спокойствием рассуждают о смерти и обо всех человеческих слабостях – если им хоть раз в своей жизни приходится проходить нечто подобное, то почти все самое страшное они уже видели и напугать их чем-то и вправду трудно. И даже мрачный, преисполненный пафосом стиль многих представителей этого клана как-то сразу перестал казаться забавным. Тут уж побудешь простым, конечно, когда ты часть вот этого... всего.

– Нет, не готова, – но кого это, в самом деле, волнует? – К таким поворотам невозможно быть готовой.
Однако, несмотря на все свои слова, Фрейя без лишних уговоров пошла вперед. Искать выход возвращаясь ко входу было не тем методом, который устраивал Богов, и колдунья это довольно хорошо понимала. А значит следовало идти дальше и продолжать громоздить собственные ады. Из следующего прохода лился мягкий голубоватый свет, не предвещавший ровным счетом ничего ужасного, если нечто подобное вообще можно утверждать, находясь во владениях одной из самых своенравных северных Богинь.  Коридор пещеры вёл в небольшую залу, убранную в привычном для дома Хель стиле – мало освещения, легкий налёт мистицизма и полное погружение в проблему. Хотя проблем-то по сути, кажется, и не было, по крайней мере пока, если только не считать проблемой несколько ростовых зеркал и небольшое количество свечей.

Фрейя на секунду замялась в проходе и с сомнением взглянула на Лойи. Всё здесь выглядело так, словно и этот зал, и вся его обстановка были перманентной частью пещеры, а не очередным порождением лабиринта, еще несколько минут назад явно планировавшего разобрать всю Фрейю, а за компанию с ней и Лойи, по косточкам. А что может быть страшного в зеркалах? Разве что после прохождения предыдущего испытания её внешность претерпела какие-то необратимые изменения, но тогда кузен бы, наверное, всё-таки сказал.
– А здесь ты уже бывал? Сколько вообще в этом лабиринте разных коридоров? –  колдунья подступила поближе в ближайшему ко входу зеркалу и провела ладонью по запылённой поверхности. Хель бы уборщицу нанять, что ли, для таких мест. Зеркало послушно продемонстрировала отражение лица Фрейи, но как только она собралась отвернуться и сказать Лойи, что не понимает, что это всё могло бы значить, зеркальная гладь подёрнулась дымкой и зарябила, а в его глубине начала формироваться совсем другая картинка. Отойдя от зеркала на полшага, Фрейя легонько подула в его сторону, подключая аэрокинез, чтобы разом смахнуть всю пыль, которая мешала разглядеть, что же так стремилась продемонстрировать им двоим Хель.

В зеркале мерцал неплотный туман, постепенно складывающийся в одну нечеткую картинку.
– Погребальный костер, – резюмировала девушка, вглядываясь в очертания качающегося на волнах небольшого драккара. Подобные сейчас строили чрезвычайно редко, и только по особенным случаям, вроде смерти кого-то из глав кланов или членов их семей, и то многие предпочитали быть преданными земле в соответствии с современными традициями. На берегу проявился размытый мужской силуэт, и в сердце Фрейи неприятно кольнуло. Нет, она, конечно, догадывалась, что предсказания Эффи могут оказаться вполне соответствующими реальности, но не ожидала, что ей будут вот так непрозрачно на это намекать.
– Ну что, готов меня хоронить? –  сдавленным голосом поинтересовалась девушка у брата и попыталась изобразить нечто похожее на смешок.  Если это было её будущее, то оно поразительным образом сходилось с тем, что каждый раз сулила Гудрун, когда Фрейя вела себя так, как ей заблагорассудится. В горле образовался душащий комок, но поддаться эмоциям не дал треск со стороны следующего зеркала, стоящего чуть правее – пыль с него опадала, в буквальном смысле, кусками.  – Что там еще…, – может, что-нибудь повеселее для разнообразия?  – Или это был не единственный вариант?

Зеркальная гладь с дрожащим на ней изображением затягивала. В переносном, правда, смысле – Фрейя просто не могла оторвать взгляд от почти статичной картинки, даже не пытаясь, в самом деле, разгадать, как и почему ей все, включая, что не удивительно, Владычицу царства мёртвых, в последнее время то и дело напоминают про её смертность. Хотя, в общем-то, в свете последних событий это даже оправдано. На самом деле, колдунья была почти на сто процентов уверена, что один раз ступив за границу жизни, она навсегда избавилась от болезненного страха её окончания, но почему-то сейчас эта мысль грызла изнутри так сильно, что выбросить её из головы ну никак не выходило. А ещё совершенно не получалось искать какой-то философский смысл во всём происходящем, возможно, из-за того, что, когда тебе тоскливо и слегка страшно – обо всё остальном как-то не думается.

Зато Лойи думалось очень даже неплохо и то, что хотя бы у кого-то из них двоих сохранялась способность мыслить рационально, успокаивало. Ну, или вернее должно было бы успокаивать, если бы Фрейя слегка отвлеклась от созерцания собственной похоронной процессии до того, как железная рама ещё одного зеркала, которое кузен уверенно толкал в её сторону, с невыносимо противным звуком заскрипела по каменному полу, и там уж хочешь-не хочешь, пришлось обратить внимание на что-то ещё помимо собственной внутренней трагедии. Она скривилась и с трудом удержалась от того, чтобы закрыть уши руками.
– А, по-моему, очень даже в стиле Богини мёртвых – без ужимок напоминать о том, что конец близок, – возразила Фрейя, предполагая, что запугивать тем, чего человек действительно боится, даже если где-то в глубине души – довольно логично. Но во второе зеркало всё же взглянула. Она видела нечто подобное в их храме – процесс представления новорождённых Богам мало чем отличался в разных храмах, за исключением разве что малой части стилизованной атрибутики и парочки почти ничего не значащих ритуалов. Гуннар, правда, искренне считал, что этот обряд едва ли не самое важное, что происходит с детьми клана за всю их жизнь, но Натан, например, был уверен в том, что всё решает инициация. В споры жрецов Фрейя не лезла, но время от времени просилась посмотреть, как в клан принимают детей и представителей других домов. Всё же было в этом нечто… неземное.
– Думаешь? – вопрос, впрочем, был больше философским, потому что, наверное, Лойи бы вряд ли стал говорить то, о чем не думает. Теория эхом откликалась на то, что она сама говорила некоторое время назад, салютуя бокалом на яхте: "Смерть – это начало новой жизни". Фрейя, правда, представляла себе реализацию этого постулата несколько иначе, и не думала, что ей придётся умирать, даже в метафорическом смысле, ещё раз, но спорить теперь не хотелось. В конце концов лучше так, чем... – Если она имела в виду это, то я готова, – кажется. – Ну почти.

А вот шагать в коридор из зеркал она была не очень-то готова. Вообще подобные вещи у неё, как у человека, насквозь пропитанного не только идеологией веры, но и достижениями современной культуры, стойко ассоциировались с фильмами ужасов. Глупо, конечно, ведьме верить в подобную чушь, но опасения никуда не спрячешь, поэтому вместе того, чтобы тоже попытаться пройти через стекло, Фрейя остановилась за плечом Лойи и с опаской вгляделась в образовавшийся коридор.
– По законам жанра сейчас где-то там должно появиться что-то страшное.
Не успела она договорить, как Лойи отдернул руку, которая поначалу легко прошла сквозь зеркальный полог, а в зеркале, совсем близко к ним, мелькнуло смутно знакомое отражение. Мелькнуло и исчезло. Фрейя вопросительно посмотрела на Лойи, у которого на лице было написано, что он, в отличие от неё самой, человека в отражении узнал сразу же, но задать вопрос не успела – отвлекло новое движение в зеркале. Она обошла Лойи, чтобы присмотреться получше, и когда узнала фигуру в глубине, не смогла сдержать испуганного вздоха. – Аника?

И Фрейя сделала самое глупое, что в принципе можно было сделать, увидев перед собой образ давно умершего человека – она шагнула в зеркало, в последний момент схватив за руку Лойи и потянув его за собой. Ей почему-то даже в голову не приходило, что появление убитой кузины может быть плохим знаком – это всё не про Анику. Они никогда не были с кузиной друзьями, но учились в одном классе, а потому приятельствовали, несмотря на то, что крутились в разных компаниях. Аника всегда была... хорошей. И может быть именно эта её "хорошесть" обеспечила Фрейе достаточно болезненную реакцию за историю, которая развернулась в клане Хелей несколько лет назад. Она не была предательницей, не могла быть, чтобы там не сделала, и принятое Оддгейром решение, которое, в силу его тяжести и безжалостности, никто так и не взялся критиковать, надолго отвернуло её от дома дяди и тёти.

Колдунью всегда беспокоил только один вопрос: почему никто ничего не сделал? Почему никто не остановил главу клана, который приказывал пролить его родную кровь? В их доме оставили в живых Свейна, хотя его поступок нельзя было оправдать ни глупостью, ни молодостью, ни эмоциями – ничем. И настолько ли велика была тяжесть содеянного, чтобы стоить жизни Аники?

Зеркальная гладь по ощущениям оказалась похожа на прохладную морскую воду, разве только чуть плотнее – пройдя всего пару шагов, они с Лойи вынырнули в зале, очень напоминающим тот с зеркалами, но вместо них в центре комнаты стоял алтарный камень, а вдоль стен копились полупризрачные тени, в которых с трудом угадывались люди.
Наверное, это действительно был её страх, по крайней мере, Фрейе так казалось, причём она не знала, чего сейчас боится больше – увидеть Лойи в числе теней, молчаливо одобряющих казнь, или самого убийства – назвать эту картину другими словами у нее даже мысленно язык не поворачивался. По спине прошёлся неприятный холодок, а сама колдунья напряглась, с беспокойством ожидая, что на самом деле продемонстрирует им безмолвный театр теней.

– Скажи мне, пожалуйста, только одно. Это важно, – она старалась смотреть только вперед, боясь услышать ответ, который ей не понравится. Они с Лойи никогда об этом не говорили – да и как могли бы, если она сама старалась максимально дистанцироваться от этой темы ещё тогда, когда это только произошло, а после не было ни повода, ни шанса начать разговор. – Ты знал, что Оддгейр собирается сделать?
И было ли это волей Хель?

У Фрейи пересыхает в горле, а ещё, кажется, немного трясутся руки.  Силуэт Аники виден очень неотчётливо, зато она просто поразительно хорошо ощущается – когда неслышно проплывает мимо, когда кладет на плечи невесомые, но почему-то обжигающе-холодные руки, когда шепчет на ухо что-то неразборчивое. Голос как будто тянется из другого мира: может, дело в том, что призракам не суждено говорить, а может, Фрейя просто не может вспомнить, как на самом деле звучал её голос – кажется, она последний раз видела её так давно. Сколько прошло лет? Четыре или пять? Плохое не стирается из памяти, но забивается в такие дальние уголки сознания, вытащить из которых страшные воспоминания можно только клещами. У Хель сегодня были такие.

Лойи начинает говорить, а призрачная зазеркальная кузина поворачивается к Фрейе и вопросительно поднимает брови: "Ну же, неужели не помнишь?". Фрейя помнить не хочет, но память услужливо подбрасывает образы сама. Ей сказали, что произошло, только спустя два или три дня, и то только потому, что Сигмар больше не мог сдерживать в себе эмоции, – живы ещё были воспоминания о том, с каким трудом она пережила сначала предательство Свейна, а потом и известие о его возможной казни, как плакала и уговаривала старшего брата не опускаться и не делать того, чего он никогда себе не простит. Не проливать родную кровь. Матери в тот июль было не до неё – она почти все время проводила с Эльвой, а всем остальным, кто знал о принятом решении, Асгейр приказал молчать, не зная, как на такую новость можно отреагировать. И всё же, она не могла не узнать.
Сначала, вроде бы, даже не поверила, – разве так вообще можно, разве за такое не проклинают сами Боги? – а потом ещё долго думала о том, действительно ли так велика цена совершённых по глупости и неопытности ошибок.  Так просто не могло быть, это было неправильно, глупо, стыдно, в конце концов, не уметь найти иного решения проблемы кроме убийства, когда дело касается того, кто ещё просто не успел сделать ни тебе, ни кому бы то ни было ещё, кроме самого себя, ничего плохого. Клан мог потерять благодать из-за одной девчонки? Боги, какая же это чушь.

Когда Лойи отпускает её руку и водружает на алтарь пронесённые сквозь все испытания лабиринта цветы, мир начинает постепенно набирать резкость, как будто стряхивая с себя пыль и божественные мороки. Исчезают тени, возвращаясь в нижний мир, исчезает Аника – беззвучно произнося что-то одними губами. В медленно тающих чертах нет ничего настоящего и ничего человеческого – по ту сторону врат начинается совсем другая жизнь, и кузина не может остаться с ними, не может ответить ни на один вопрос. Всё это время Фрейя смотрит куда-то в пустоту и почти не дышит, а, встретившись взглядом с Лойи отмирает и, глядя на него, чувствует резкий укол стыда.

– Прости, прости меня, – она зажмуривается и встряхивает головой, сбрасывая наваждение. На душе кошки скребут когтями по стеклу. – Я такая дура. Вообще не должна была спрашивать. Не должна была заставлять тебя рассказывать, погружаться во всё это. Прости.
Фрейя проводит ладонями по лицу и волосам и делает глубокий вдох, пытаясь избавиться от кома в горле. Как она вообще позволила себе предположить, что ему не больно? Конечно, он знал, не мог не знать – но обвинять его в чём-то было бы подлостью. Да, теперь она точно знает, что он не был среди тех, кто одобрил решение Альды и Оддгейра, но надо было, пожалуй, в это просто верить. С самого начала. А не малодушничать, как сделала она.

Колдунья делает несколько шагов к Лойи и молча обнимает его, утыкаясь носом в плечо, и позволяя себе заговорить только после того, как переведёт дыхание и убедит себя, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы не справляться с эмоциями и плакать.
– Не поторопилась, – в голове настойчиво пульсирует мысль, что, возможно, этому всему следовало случиться раньше, и тогда, может быть, все сложилось бы совсем иначе. – Ни на секунду не сомневаюсь, что не поторопилась.
Теперь – точно. Он ведь мог бы соврать, сочинить красивую историю, в которую она, несомненно, поверила бы, а не выворачивать душу наизнанку, говоря правду. Люди не так часто бывают искренны до конца – и это настолько важный момент доверия, что упускать его нельзя совершенно никак. – Мне больше не нужны никакие лабиринты, чтобы это понять.

Черта с два Хель хотела узнать её получше – она же Богиня, она и так знает всё. Она просто дала Фрейе шанс поближе познакомиться с самой собой. Цветы на алтаре начинают постепенно увядать, а по залу эхом разносится еле различимый смех, точно, как тот, из темноты. У Богов свои развлечения – их решения нельзя ни предугадать, ни понять. Ну и пусть. Кажется, сегодня Фрейя осознала, что понять Их – не самое важное.

Шелеста за спиной дочь Ньерда не замечает – высокая женская фигура в тенях ритуального зала появляется также неслышно, как исчезли призраки. Мурашки на спине появляются сами собой, сердце замирает, а внутренний голос, с каким-то почти чужим выражением, мягко советует не оглядываться.

Неподдельный ужас ледяными пальцами проходится по спине, сковывает движения, отсчитывая позвонки, поднимается выше, заставляя замереть, скрадывает дыхание и останавливается где-то в глубине расширившихся от страха зрачков.  Если и существует точка, на которой балансируют жизнь и смерть, вечность и забвение, то сейчас она находится где-то за спиной Фрейи, ровно между ней и бестелесной гостьей из загробного мира.

Восхищение? Чушь. Фрейя задеревеневшими пальцами вцепляется в футболку Лойи и на короткое мгновение снова закрывает глаза. Ей уже доводилось встречаться с Богами, но весь тот спектр чувств, которые она испытывала сейчас, не шёл ни в какое сравнение с прежними: что Ньёрд, что Фрейр, были теплом. Огнём в камине, ласковыми руками, тихими фразами – чем угодно, но не пронизывающим холодным дыханием смерти, на котором замкнулось все происходящее в данный момент. Хель – не чудовище, нет, но Фрейе очень хочется, чтобы её сейчас спасли, просто потому, что она чувствует, что, если обернётся, посмотрит назад – что-то изменится необратимо. Она не знает, что именно, не знает, почему её не покидает это ощущение, но изо всех сил противится ему. Пока может.

На лице Лойи отражается восторг. Фрейя в какой-то момент близка к тому, чтобы залюбоваться – такими светящимися глазами, наверное, смотрят только на Богов. Хотя она, сказать по справедливости, никогда раньше и не задумывалась о том, что испытывают другие, когда по их душу являются обитатели Асгарда. Для нее всё это проходило как-то даже слишком легко. Настолько, что, вполне вероятно, именно от взрывающей сознание разницы.

– Рада? – эхом повторяет колдунья, накрывая ладони Лойи своими и смаргивая ощущение пыли в глазах. Если ей и вправду рада сама Смерть, то это повод озадачиться написанием завещания с просьбой, как минимум, не сжигать её тело на погребальном драккаре, чтобы не исполнять самые неприятные пророчества. В голову упорно лезут какие-то глупые шутки, и Фрейе приходится прикладывать титанические усилия для того, чтобы не начать нервно хихикать. Теплые руки кузена не дают окончательно потерять ощущение реальности и забыться, но поверить в то, что он говорит, всё ещё сложновато. Фрейя отрицательно качает головой и внезапно севшим голосом шепчет. – Я не хочу, я боюсь. Может быть, не надо, не в этот раз? Может, тебе стоит просто самому...

За спиной снова звучит переливчатый смех, уже лучше различимый, и Фрейя осекается, прислушиваясь. Лойи походит на безумного – не сильно, совсем капельку, но все же. Такую же ли она эйфорию испытывала, оказавшись впервые в вотчине Фрейра, куда привели её эльфы? Она толком и не помнит. Помнит только, что была совершенно точно уверена в том, что можно делать, а что нельзя. Это шло откуда-то изнутри, а Лойи ведь говорил, что Владычица направляет его своею рукой. Значит, он прав, и ему нужно просто верить – разве её сегодня не пытались научить не сомневаться?
Оборачиваясь, она вжимается спиной в грудную клетку кузена и ожидает увидеть что-то, что оправдывало бы её чувства. Но то, как Хель предстает перед ними – Фрейя уверена, это не истинный её облик – оказывается не столь пугающим, как ей представлялось. Живая снаружи и мёртвая на просвет – это почти красиво. Слышит ли её Фрейя? Да. Только для этого самой Хель говорить не нужно.

Фрейя шумно втягивает воздух, вздрагивает, и нащупывает руку Лойи, переплетая его пальцы со своими. Хель только мягко улыбается, не двигаясь с места, а к ней начинает приходить понимание.
– Я её слышу. Только потому, что она говорит через тебя. Знаешь, – она не отрывает завороженного взгляда от мерно покачивающегося из стороны в сторону силуэта Богини. – Я знаю, как Альду в шутку называют Её рупором. А для меня все то, что хотела бы сказать Она – произносишь ты. Может быть, не только сегодня. В этом весь смысл, так? Научиться слышать?

Вопрос она адресует, конечно, не Лойи, а Ей, возвышающейся перед глазами, и она отвечает, резко приближаясь и обдавая, нет, не ледяным холодом, а на этот раз лишь прохладой, склоняя голову набок и всматриваясь в глаза мужчины повнимательнее. Фрейя не знает, что она там ищет, но может лишь предполагать, что какого-то... понимания? Понимания того, что всё то, что он называет шестым чувством, возникает не из неоткуда. Не просто так.

А Фрейя вдруг вспоминает, что ещё не закончился Мидсаммер, и что в Святилище она оказалась не просто так, что сегодня принято возносить благодарности Богам. Только как? Её хватает только на то, чтобы решиться поднять глаза, находясь между Владычицей и Её сыном, откашляться и произнести простое «Спасибо». И это почему-то не кажется неуважением – возможно, потому что Богам и вовсе не нужны слова или границы. Возможно, потому что она достаточно ясно показала, что на самом деле благодарна, и для того, чтобы сказать это, готова справляться с собой – проходя лабиринт от холодной Владычицы до степенной Матери. Или, возможно, поиск причин и вовсе в таких местах, как это – совершенно лишний, ведь они находятся где-то выше причин и следствий.
– За всё.