Вторник – не приемный день. Никто не заходит в кабинет Гудрун, никто не тревожит ее, не мешает читать документы по порту, принимать корреспонденцию, распоряжаться финансовыми средствами в угоду клана, никто не смеет ее отвлекать и задавать дурацкие вопросы, если не считать экстренных ситуаций, которых, к счастью, за последнее время не происходило. По вторникам у Гудрун была только одна экстренная ситуация и имя ей было «Фрейя».

С момента появления столь долгожданной дочери, в семействе Ньердов жизнь стала куда более веселой, чем была прежде. Трое сыновей это, конечно, прекрасно, но единственная девочка – совсем другое дело. Ей уделялось больше внимания, ее оберегали, с ней носились как с писаной торбой и даже Гудрун, воспитавшая в настоящему времени троих сыновей, чувствовала себя неловко, оставляя дочь играть в манеже, когда была слишком занята, чтобы развлекать ее самостоятельно.

Разумеется, у Фрейи была гувернантка. Несмотря на то, что за девочкой периодически могли присмотреть родители, братья, тетки и кузены, у нее все равно была гувернантка, чтобы обслуживать все нужды маленькой госпожи, будь то прогулка в саду, игра в прятки, или сборы для похода в Святилище. Гувернанток, к слову, они меняли регулярно еще со времен Асгейра, потому что Гудрун заботилась о комфорте собственных детей и если по каким-то причинам женщина не подходила детям, из дома Ньерда ее тут же выгоняли, щедро заплатив за то, чтобы она держала язык за зубами обо всем, что потенциально узнала.

Гувернантка формально была второй няней. Она занимала детей развивающими играми, учила их читать и писать и в обязанности ее входила не столько забота о потребностях детей, сколько их обучение. Няня же у всех отпрысков Гудрун и даже у самой Гудрун была одна и та же. Звали ее Сигрун и уже во времена Асгейра она считалась женщиной преклонных лет, чего уж говорить о временах, когда она стала присматривать за Фрейей.

В контексте этого факта совершенно не удивительным было то, что иногда Сигрун просила отпустить ее на несколько дней. Отказать ей было невозможно и в этот период забота о Фрейе полностью ложилась на плечи гувернантки, очередную из которых они взяли на прошлой неделе, потому что предыдущую Гудрун выгнала сама, когда обнаружила дочь рыдающей в запертой ванной. Стоило ли говорить, что разразился лютый скандал в результате которого обидевшая Фрейю лишилась возможности когда-либо занимать какие бы то ни было должности вообще, потому что это сложно делать со сломанной шеей?

Вопрос набора достойной прислуги для детей дома Ньерда всегда стоял остро. У Гудрун не было времени, чтобы полностью посвящать себя детям, но было желание дать им только самое лучшее, а потому она находила время, чтобы увольнять нерадивых нянь, избавляться от их трупов и придумывать оправдание исчезновению таковых. Конечно же, она находила время и для того, чтобы утешать детей и обещать им, что следующая гувернантка им обязательно понравится. Ну, а если нет, то ее снова уволят и найдут новую. Поток прислуги в доме Ньерда был огромен, Гудрун никому не доверяла, а потому тщательно выслушивала жалобы дочери каждый вечер, оценивая их реальность и значимость, прежде чем произвести очередную замену.

Короче говоря, все то время, которое глава клана не могла провести с дочерью, за Фреей следила ее постоянная няня, или няня сменная. Обычно это не доставляло больших сложностей, Гудрун виделась с дочерью утром, в обед и вечером проводила с нею несколько часов за играми и чтением, а затем укладывала спать. Такой распорядок дня нередко нарушался с приездом племянников, большинство из которых были достаточно взрослыми, чтобы вообще не нуждаться ни в чьем внимании, но некоторые из которых нуждались во внимании за всех троих.

Гудрун принимала опосредованное участие в воспитании всех своих племянников. Все они были в ее доме достаточно часто, все они знали каждый закоулок поместья, все они рыдали у нее на руках и все они швырялись брокколи в столовой. И все же особняком от всех них стоял Лойи – пятилетний сын Эльвы и Оддгейра, младший ребенок в семье избалованный ничуть не меньше, чем была избалована четырехгодовалая Фрейя. Полгода назад в нем проснулись его способности, которыми он еще не владел, но благодаря которым уже заставил пару раз поседеть родителей, чету дома Ньерда и нянь, которые менялись со скоростью света. Озорства и непослушания в мальчике было больше, чем во всех племянниках вместе взятых, с нянями он договариваться не желал вовсе, а на уступки Гудрун шел со скрипом. Ко всему прочему, он не всегда ладил с Фреей, а еще, благодаря своей способности к умбракинезу, проникал в кабинет к тетке просто из вредности даже после строжайших запретов. В результате пришлось поставить на кабинет дополнительную защиту и после попытки проявиться там в очередной раз, лоб юного колдуна познакомился со стеной и больше пробиться в святая святых не пробовал.

Считала ли Гудрун племянника проблемой? Нет. Она питала вполне искреннюю привязанность к своим детям и племянникам и потому никогда даже не думала о них, как о проблеме. Лойи исключением не был и хотя он доставлял куда больше хлопот, чем все остальные, женщина пыталась быть к нему терпеливой, редко его наказывала и все чаще пыталась выйти на диалог, чтобы услышать его сравнительно конструктивные требования и, либо подчиниться им, либо отказать, предложив замену. Случалось это, впрочем, не часто, потому что в детскую Гудрун все так же заходила утром, в обед и вечером.

Сегодня Лойи в очередной раз гостил у них дома. Поколение молодых колдунов возрастом постарше отправились на прогулку на катере, Эльва с Оддгейром были на севере страны, Рагнар в порту и дом был поразительно пуст, что с лихвой компенсировалось воплями, слышимыми во всех коридорах поместья, стоило только Фрейе с Лойи что-то не поделить. Не делили они, к слову, что-нибудь очень часто, так что с утра дочь успела побывать в кабинете Гудрун раз семь, или восемь с совершенно разными жалобами, на каждую из которых женщине пришлось среагировать, потому что в противном случае началась бы истерика, которую невозможно было бы успокоить не десятками минут, а часами.

В очередной раз шлепки маленьких ног по полу и стук в дверь послышались в два часа дня. К этому времени Фрейи не было в кабинете уже целый час, что, без сомнения, было рекордом для сегодняшнего дня. Порой Гудрун посещало почти детское желание притвориться, что ее нет и оставить детей самим разгребать свои проблемы, но материнский инстинкт хоть и бился в колдунье в предсмертных судорогах, все же еще не умер в ней окончательно и оставить маленькую девочку хлюпать носом у кабинета, женщина не могла. В очередной раз, распахнув дверь, Гудрун воззрилась на дочь и на лбу ее в ту же секунду пролегла складка, потому что ладони, которыми Фрейя секунду назад колотила в дверь, отчетливо нуждались в лечебной мази, потому что были порезаны.

- Мама! Эльфы разбили твою любимую вазу, я пыталась ее собрать, но у меня ничего не вышло, Лойи залез в шкаф с теми штуками, которые берет Асгейр, когда уходит на войну с плохими людьми, я порезалась, а няня не хочет помазать мне руки зеленкой, потому что говорит по телефону! – тараторит Фрейя, глядя распахнутыми глазами на мать, которая в этот момент не вполне уверена за что ей хвататься. За раненые руки дочери, за гувернантку, которой было велено наблюдать за детьми, а не трепаться по телефону, за Лойи, который неизвестно каким образом смог открыть шкаф, в котором абсолютно все могло его убить, или за вазу, которую нужно было убрать, чтобы еще и племянник не порезался. И почему этими вопросами вообще должна была заниматься Гудрун, когда у нее все еще была нанята гувернантка?

Женщина тяжело выдыхает, подхватывает дочь на руки и решительно направляется гостиную, заведомо понимая, что если Лойи залез в арсенал, значит, место дислокации они уже давно успели сменить. И да, они застают его именно здесь. Запутанного с ног до головы зачарованной сетью, которая, к счастью, не имеет помимо основной функции, ядовитых иголок, или силков, которые задушат жертву в считанные секунды. Гудрун на мгновение думает о том, что, быть может, будет безопаснее оставить Лойи в таком виде до самого вечера, но затем все-таки ставит Фрейю на ноги и наклоняется к сети, распутывая племянника.

Примерно в это же время в гостиную вбегает гувернантка, начиная причитать и помогать Гудрун освобождать мальчика. Вскоре Лойи оказывается на свободе и женщина бежит сметать остатки вазы. Когда она возвращается, узнает, что свободна. Нет, не на сегодня. Навсегда. Избегая лишней болтовни, дочь Ньерда брезгливо взмахивает рукой и телекинезом заставляет дверь за прислугой захлопнуться. Телекинезом же она запирает и арсенал, шепча на ходу защитные заклинания, которые, очевидно, забыл прошлой ночью нанести один из сыновей.

- Итак, молодой человек и юная леди, - тянет Гудрун, присаживаясь на диван и подзывая к себе детей одним жестом. По воздуху к ним плывет крошечная склянка с мазью, которую колдунья осторожно мажет на ладони Фрейи, - Почему вы не в детской, кто разрешил вам лезть в арсенал и что я говорила об осторожности? – она внимательно смотрит на каждого из детей, ожидая от них вразумительного ответа.

- На обед у обоих, очевидно, будут брокколи вместо картошки фри.

Война Фрейи с бесчисленным количеством гувернанток разной степени приятности длилась ровно столько, сколько она себя помнила. А помнила она себя  очень и очень давно. В конце концов, четыре года – это вам не какая-то трёхлетка, и она сама давно была в состоянии решать, кто подходит на роль её няни, а кто нет. Впрочем, на эту роль не подходил, если уж говорить по-честному, никто, потому что каждая из нанятых девушек совершенно не понимала её, Фрейи, душевных порывов и не разделяла интересов. Сигрун, на самом деле, тоже этих интересов не разделяла, но доводить последнюю было делом совершенно бесперспективным, а спорить с ней и вовсе казалось смерти подобным. Детей няня любила очень, но любовь эта была весьма специфичной и лучше всего характеризовалась фразой «найду и долюблю всех тех, кого не долюбил», поэтому в доме ее слегка опасались абсолютно все, включая не только Фрейю и Сигмара, но даже Асгейра и, кажется, Рагнара. В общем, с ее присутствием в своей жизни малолетняя колдунья кое-как смирилась, хоть до сих из спортивного интереса иногда и пыталась убедить маму в том, что Сигрун пора на пенсию. Последнюю формулировку Фрейе подсказали эльфы, которым лишние люди в компании их новой подружки тоже не слишком сильно нравились.

Борьба с остальными няньками шла куда более успешно, потому что каждая из них так или иначе хотя бы раз прокалывалась или, чего доброго, вообще умудрялась сорваться на Фрейю, возомнив себя достойной решать, можно ли ее наказывать за какие-то шалости. Даже несмотря на то, что страху приходилось натерпеться немало (взять только несколько часов взаперти в тёмной ванной), Фрейя с каждой новой сменой воспитательниц чувствовала себя победителем. И почему только мама не понимала, что ей гораздо веселее было гостить в Святилище Одина у Раннвейг, которая угощала ее запрещёнными к неограниченному употреблению внутрь сладостями, показывала фокусы и катала на своих огромных и клыкастых, но очень ласковых волках? Или, к примеру, она бы с удовольствием оставалась с Асгейром или Свейном, если бы братья не торопились каждый раз от нее сбежать, сбросив все заботы на гувернанток. Да даже с Гуннаром и то было веселее! Он хотя бы рассказывал странные истории про рыб и каждый раз обещал Фрейе, что когда-нибудь к ней придёт сам Ньерд, чтобы наказать за провинности. Ньерд, разумеется, не приходил, поэтому девочка была свято уверена в том, что Богу ее игры нравятся и он сам был бы не прочь к ней присоединится.

Однако сегодня дело обстояло еще хуже, чем обычно: воевать приходилось не только с новой няней, но и с раздражающим кузеном, который мнил себя самым умным и взрослым, нарушая все те правила, которые Фрейе нарушить, может быть, очень хотелось, но она не могла. Он был старше всего на полтора года, но нос задирал так, как будто бы на все пять, звал её мелкой и вообще был крайне неприятным типом. Фрейя уже несколько раз попыталась убедить маму вернуть его обратно туда, где взяли, но Гудрун оставалась непреклонна и убеждала дочь, что с родственниками необходимо ладить и во всем им помогать, и она даже честно пыталась начать хоть как-то с Лойи общаться... Но дело как-то не шло. Если объяснить себе, почему с ней не играют старшие братья, Фрейя ещё худо-бедно могла, списав все на их занятость, то у кузена такого оправдания не было. На этой неделе, как назло, ещё и Сигмар заболел ветрянкой и его отправили лечиться к Магнусу в Рейкьявик, так что защитить её от несправедливости было совершенно некому.

К тому моменту, как Лойи забрался в шкаф, к которому ей самой было запрещено приближаться под страхом лишения сладкого на целый месяц, да еще и выбрался оттуда, стащив целый ножик, Фрейя уже и так кипела от праведного негодования, и такого стерпеть просто не могла. Обида нахлынула с новой силой, когда отобрать ворованное, чтобы предъявить маме все улики того, что кузена надо гнать из их поместья сейчас же, не вышло, и, чтобы не рыдать на глазах у потенциального врага, ей пришлось срочно ретироваться по направлению прямиком к маме, которая, несомненно, могла и её утешить, и всех виновных наказать. По дороге попытавшись добиться внимания молодой няни, но так и не получив должного отклика, Фрейя сочла, что сейчас самое время избавиться сразу ото всех и ждала явно не того, что Гудрун с ними двумя решит просто поговорить.

– Брокколи? – священный ужас в глазах Фрейи, искренне не понимающей, в чем вообще провинилась она, если во всем виноват Лойи, был сравним только с реакцией на предложение есть только рыбу всю ближайшую неделю. На глаза снова начинают наворачиваться предательские слёзы, но надо держаться и бороться с собой. – Я же ничего не сделала, это всё он! Опять!

Интересов Лойи Фрейя не разделяла идеологически, считая странные мальчишечьи игры идиотскими и недостойными ее царского внимания, а тут он и вовсе начал говорить о чём-то непонятном. Что такое предохранитель? Где он находится и как на него ставить оружие? У них оружие стоит на полках, и мама совершенно точно не могла сказать, что его надо хранить в каких-то других местах. Лойи опять нёс полный и беспросветный бред, поэтому на протяжении всей его речи Фрейя косилась на него с таким лицом, как будто кузен сейчас предлагает её матери станцевать эльфийский танец, и всем своим видом показывала, что его поведение только в очередной раз доказывает, как она была права, предлагая вернуть его тёте Эльве назад.

– А я говорила, – насупившись, пробубнила себе под нос девочка, сделав брови домиком, и тут же прижавшись к матери, чтобы прошептать ей на ухо самое главное. – Надо было оставить его под сетью, и всё. Ньерд бы одобрил! Можно было бы даже голодом не морить тогда.
В том, что она лучше всех разбирается, что одобрил бы Ньерд, а что нет, Фрейя была уверена стопроцентно. В конце концов, она же его дочь, а не кто-то там.

Стоило признать, что самостоятельно присматривать за детьми было очень… Необычным впечатлением. Гудрун не так уж часто жалели пятилетние дети, заливали слезами и соплями четырехгодовалые, она не включалась в остро-социальные вопросы между малолетними родственниками и крайне редко выслушивала от начала до конца их проблемы, а тем более – разбиралась с ними. За размышлениями о том, всегда ли так вели себя дети, или только сегодня они особенно отличились в самом негативном смысле, Гудрун отвлеченно выслушала племянника, дочь и решила, что, пожалуй, им всем стоит остановиться: ей самой, Рагнару, Оддгейру и Эльве. Перестать заводить детей, пока эти еще живы. В противном случае, вскоре страну придется спасать не от либералов, а от наследников домов, слишком избалованных, слишком любимых, слишком опекаемых и слишком свободных от сложностей повседневной жизни, а потому безответственных и легкомысленных. Впрочем, относительно последнего Гудрун делала выводы по старшим поколениям, силясь вспомнить: Асгейр тоже был маленьким капризным ребенком, или он даже плакал по расписанию?
Так или иначе, Гудрун понимала, что если уж сегодня она взялась за воспитание племянника и дочери, значит, следовало доводить дело до конца, быть последовательной и отвечать на все их вопросы, потому что запреты ради запретов, наказания ради наказаний и устрашение ради устрашения не было родительским стилем женщине. По-правде говоря, ее родительским стилем вообще было «закрыться в кабинете и ничего не слышать», но сегодня следовало проявить себя. Она итак слишком редко могла побыть с детьми достаточно долго.

- Нет, Асгейр не лает, когда берет оттуда оружие, потому что принадлежит правящей семье дома Ньерда и защитная магия поместья на него не распространяется, - терпеливо объясняет Гудрун, придерживая племянника и дочь одновременно, чтобы они оба не свалились у нее с колен. Женщина осторожно гладит мальчика по волосам, в самом деле осматривая его на предмет проявления проклятия и последствий защиты арсенала. Шансы его, в силу роста, дотянуться до чего-то действительно опасного, были невелики, но племянник на предмет шалостей и детских глупостей был на редкость изобретателен, так что ожидать от него можно было совершенно чего угодно.

- Из-за болезни не можешь, - Гудрун кивает головой, подтверждая абсолютную правдивость слов Лойи, - Но из-за проклятия – вполне. Ведь дело не в физической заразе, к которой ты и твоя семья невосприимчивы. А в той магии, что защищает арсенал, - конечно, никаких таких эффектных последствий у защитной магии, даже когда та была активна, не было, потому что не имело никакого смысла. В ряде случаев вора просто убивало на месте, в иных – метило, чтобы оружие можно было найти и вернуть назад, в третьих – действительно покрывало струпьями и гнойниками, медленно подводя к смерти, но только потому что само оружие ничего не стоило, гоняться за ним не имело никакого смысла, а проучить незадачливого визитера следовало, чтобы он стал примером всем остальным. Лойи еще не умер, на нем не было ран и не было меток в виде водорослей, вместо волос. Уже успех. Убедиться в том, что он не проклят и можно отправляться в круиз.

- За Фрейю можешь не волноваться. Она же из правящей семьи, а значит, ей ничего не грозит, - отвечая сразу на беспокойство хлюпающей дочери и интерес Лойи, говорит Гудрун неторопливо, готовая объяснять детям то, что они захотят узнать. В привычное время у нее не хватало на это никакого терпения, но сейчас ситуация требовала максимальной вовлеченности, потому что от того, насколько племянник и дочь воспримут и поймут ее слова, зависело их дальнейшее отношение к арсеналу и серьезности запретов женщины. Проигнорируй она эти вопросы и в следующий раз они будут сметать пепел от Лойи в совок.

- С тобой ничего не случится, милая, не беспокойся. Даже если бы вы оба оказались прокляты, я бы все исправила, - она гладит обоих детей по волосам, прежде чем вернуться к важному разговору и попросить племянника вернуть нож, - Лойи, - Гудрун внимательно, с явными ожиданиями смотрит на племянника, - Пожалуйста, верни мне нож, который взял из арсенала, - голос ведьмы ничуть не повысился и она никак не выказала своего неудовольствия, лишь ожидая реакции мальчика, - Разве ты не знаешь, что нельзя брать чужие вещи без спроса? – интересует она негромко, не стремясь создать для племянника дискомфортной ситуации, но явно давая ему понять, что недовольна его поведением, - Особенно из арсенала. Это может быть опасным, - в сотый раз повторять одно и то же Гудрун не интересно, но приходится. Про себя она вновь сокрушается из-за того, что воспитывать детей ей кажется попросту невозможным. Сколько терпения нужно было иметь, - Кроме того, что мешало тебе просто попросить? Разве я когда-нибудь отказывала тебе в подарках, отбирала у тебя то, что принадлежит тебе и чем-то заслужила твое недоверие в этих вопросах? – без нажима интересуется женщина, ожидая ответов от племянника. Пожалуй, нож был слишком серьезным для него подарком, особенно с учетом его неконтролируемого таланта, но при определенных условиях, они могли бы подобрать ему что-то подходящее. Если бы Лойи попросил, а не пытался украсть то, что ему не принадлежит, особенно в доме тетки, где он итак не знал ни в чем отказа.

- Идем. Вернешь нож, а потом покажешь, что именно трогал еще, - Гудрун поднимается на ноги, берет обоих детей за руки и ведет к двери шкафа, который носил такое название лишь в качестве условности, маскируясь за шкафом с книгами. Его женщина отодвигает, прикладывая руку к внутренней стенке и начертанным там древним рунам. Перед глазами оказывается дверь, над которой ведьма коротко произносит несколько фраз на древнегерманском, прежде чем позволить детям пройти внутрь и зайти за ними следом.

- Ничего руками не трогаем, Лойи быстро покажет мне, что трогал, положит нож на место и мы пойдем обедать и собираться на морскую прогулку, - женщина неторопливо оглядывается, убеждаясь в том, что маленький Лойи ничего не сломал, не разбил, не стал причиной неприятностей различного толка. Все, кажется, находится в приемлемом виде, по крайней мере, Гудрун не созерцает ничего сломанного или разбитого.

- Гортань это часть твоего горла, в ней находится голосовой аппарат – то, что позволяет тебе производить звуки и говорить с нами, - неторопливо разъясняет женщина, внимательно глядя за дочерью и племянником. А отек, это когда жидкость собирается в определенном месте и заставляет это место становиться больше, болеть, опухать и причинять тебе неудобства, - если ей придется пояснять каждое слово в их диалоге, Гудрун сойдет с ума немного раньше, чем того ожидала, - В Рейкьянесе располагается голубая лагуна. Это такое озеро, где вода всегда очень теплая. И зимой, и летом. Там вы сможете искупаться, - все, что связано с водой, известной и самой Гудрун, и ее детям, но она не припомнит, чтобы с ними когда-нибудь ездил Лойи. Очевидно, что Оддгейра не слишком волновала вода и потому его сыну еще не удалось побывать во всегда теплом озере. Тем лучше. Больше впечатлений.

- Можно, конечно, милая, - ласково улыбаясь, отвечает Гудрун, сдерживая тяжелый вдох. Психолог, приходивший к ним в дом месяц назад, сказал, что в три-четыре года иметь воображаемых друзей это совершенно нормально, но Гудрун все равно было неспокойно. Ее призывали не бороться со странными фантазиями дочери, несмотря на то, что в их семье эльфы завелись только у нее и никто больше ими не болел – ни в прямом, ни в переносном смысле. Женщина старалась. Но порой не могла заставить себя замолчать и не начать расспрашивать Фрейю о том, что она имеет в виду.

- Мы не можем поплыть на папиной, милая, - узкая и длинная парусная яхта Рагнара была чрезвычайно быстрой, но имела низкую остойчивость и вообще не имела стабилизаторов, потому что была парусной. Отличный вариант для профессионалов, но ни к черту для тех, кто собирается выйти в море с детьми, - Потому что парусной яхтой невозможно управлять в одиночестве и даже вдвоем – весьма затруднительно. А брать с собой папину команду мы не можем, потому что сегодня они очень заняты. Выйдем в море на новой яхте, которую купили на прошлой неделе. Папа назвал ее в твою честь, - моторная яхта с хорошими стабилизаторами, не столь быстрая, широкая, с хорошей остойчивостью и осадкой, высоким бортом, большим показателем видоизмещения, комфортабельная каюта на нижней палубе на случай, если начнется шторм и детям будет нечего делать на кормовой площадке. Рагнар и сыновья ныли, что это яхта для выгула ясельной группы детского сада, но быстро вняли угрозам о том, что сами будут выгуливать этот детский сад, если не замолчат и просто держались от яхты подальше. В иное время Гудрун тоже предпочла бы менее основательное судно, но сегодня безопасность была превыше всего. Лойи вообще умел плавать?

- Не волнуйся, тебе понравится и новая. Она очень красивая, а на кровати внутри можно прыгать, сколько захочешь.

– Значит, мне можно будет брать оттуда всё, что я захочу? – потирая нос осторожно интересуется Фрейя, больше в пику кузену, всем своим видом демонстрирующему недовольство, чем из каких-то личных амбиций. Беспокоиться было больше не о чем, поэтому слёзы, вот вот готовые политься из глаз, мгновенно высохли, а сама она теперь с интересом рассматривала кузена. Ну и лицо! Она с нетерпением ждала, когда же насупившийся Лойи, наконец, заплачет, чтобы можно было припоминать этот момент ему вплоть до самой старости, но этого, увы, так и не произошло.

Вид арсенала впечатлял: столько разного оружия сразу Фрейя видела только на картинках из толстенных журналов, которые старшие братья называли каталогами и каждый месяц получали от почтальона. Её саму сюда раньше никогда не пускали, а Асгейр так и вовсе не давал даже подглядывать за собой, вечно запираясь внутри и проводя там не меньше получаса за выбором чего-то новенького. Отец просто говорил, что это игрушки для взрослых, давал ей пару конфет и отправлял играть в детскую. Впрочем, Фрейе не слишком-то уже и хотелось трогать что-то из этой комнаты, потому что всё это казалось мальчишечьими игрушками и интересовало ее не так, чтобы очень сильно. Именно поэтому она только диву давалась от того, с каким скорбным видом Лойи ставит совершенно обычный на вид ножик на его законное место. Кузена было почти жаль, но так как он всё ещё оставался неисправимой врединой и задирой, Фрейя эти мысли гнала, стараясь не представлять, что случилось бы, заставь ее кто-то отдать, например, любимую куклу. Но то – её собственная кукла! А здесь всего лишь какой-то ножик, к тому же чужой. Поджав губы и презрительно фыркнув в ответ на взгляд кузена, она переключилась на нижние стеллажи, находящиеся где-то на уровне её глаз, и, пока мама не видит, попыталась повертеть в руках пыльный деревянный лук. Как в сказках! Она никогда не видела, чтобы кто-то такими в самом деле пользовался. Но, может быть, ее дедушка и мог. Или прадедушка... Или старый Гуннар, когда был молодым, целую тысячу лет назад, не меньше.

Заявление Лойи об эльфах заставило ее всплеснуть руками и разом снести вместе с красивым луком еще несколько вещей с полки и тут же от нее отпрыгнуть, ожидая криков от мамы.
– Да что ты понимаешь! Даже про тёплое озеро не знал. И про гортань, – обиженно хмурит брови Фрейя, в упор глядя на кузена. Сама она тоже раньше не была в курсе ни про гортань, ни про отёки, но теперь об этом точно никто не узнает, поэтому можно было пользоваться моментом. Она даже о том, что обещала себе не говорить с Лойи всю жизнь, тут же забыла, от такой несправедливости. – Куда тебе до эльфов!
На самом деле, ей вообще мало кто верил, в том числе и братья, но она-то вправду видела, как искрится воздух, как появяляются в нём полупрозрачные очертания сказочных существ, слышала, как они разговаривают. Это ведь не было выдумкой, и от того слышать такие подлые обвинения было еще обиднее.
– Ты им не нравишься, потому что ты противный, понял? Мам, скажи ему!
Эльфы, тем временем, не сумев сдержаться в стороне от происходящего, медленно витали в воздухе где-то между Фрейей и Лойи, позвякивая что-то малопонятное на своём языке. Потом один из их небольшой компании отделился и, подплыв к мальчику, с силой дёрнул его за отросшие волосы. Всё-таки, друзей надо поддерживать. После этого Фрейя в полной мере чувствовала себя победительницей, хотя радость и омрачал тот факт, что колдовать она еще действительно не умела. Но кузену знать, что он ее расстроил, совсем не обязательно. Перебьётся.

Впрочем, факт того, что прогулка под парусами может оказаться невозможной, огорчал еще больше, чем Лойи с его обидными обвинениями. Обычные яхты вроде самой новой давно казались совершенно неинтересными, потому что чаще всего ее катали именно на таких, а отцовская казалась волшебной. И на ней непременно есть какое-нибудь колдовство!
– Но я не хочу прыгать на кровати, я хочу пойти на папиной яхте. Красивее нее нет, я точно знаю! И под парусами, – она решила стоять на своём, пока мама, наконец, не поддастся. Обычно все в конце концов сдавались и переставали спорить, соглашаясь с ее выбором, вдруг и с мамой выйдет? – Ньерд же нам поможет, правда? Он же нас любит? Тогда мы справимся и без папиной команды!
Аргумент, на ее взгляд, был идеальным. Фрейя прекрасно знала, что Боги точно не дадут утонуть ни ей, ни маме, даже если что-то пойдет не так, а что до Лойи... Может, ему уготована такая судьба. Об этом надо было точно спросить у бабушки Герды, потому что Альда, наверняка, вопроса не оценит и расстроится, если увидит такой исход. Но ничего, она просто не замечает, какой ее младший брат на самом деле, и наверняка осознает это позже.

Я хочу рулить штурвалом, а я не хочу; давайте выйдем в море на паруснике, нет давайте не будем выходить на паруснике; у меня есть эльфы, отдай мне их; буду есть брокколи, не буду есть брокколи; умру только тогда, когда решит Морской Владыка, умру только тогда, когда решит Хель; это он виноват, я не виноват, оно само получилось. Голова Гудрун гудела от обилия бессмысленной информации и она вдруг подумала, что быть нянькой это не такое уж простое занятие, равно как и быть матерью, если ты полноценно выполняешь свои функции, а не проводишь большую часть времени в кабинете, или убивая врагов, после заботясь лишь о том, чтобы Фрейя не увидела крови на одежде.

Дети, конечно, не были виноваты в том, что дочь Ньерда чувствовала себя глупо в этой ситуации, потому что вести себя иначе они не могли в силу возраста, но вести себя иначе и не воспринимать их как полноценных людей, с которыми можно и нужно вести диалог, спрашивать их мнение, учитывать их пожелания и объяснять им то, что они не понимают, не могла уже сама Гудрун, обрекая себя на бесконечную беседу с собеседниками, у которых от всего этого только возникало еще больше вопросов. Интересно, у них голова к концу вечера распухает так же, как сейчас грозилась распухнуть голова самой женщины?

Гудрун, конечно, благоразумно молчит, даже не думая напоминать племяннику о том, что его старшие родственники, дети Оддгейра и Эльвы, уже отправились в Хельхейм и некоторые из них в слишком раннем возрасте, так что если вопрос и правда был в ведении Хель, то она была беспощадна к своим наследникам, но в первую очередь, конечно, по отношению к Эльве. Была в этом какая-то нездоровая ирония, или даже откровенная жестокость, от которой Гудрун время от времени становилось не по себе. Она часто задавалась вопросом, счастлива ли сестра в доме Хель, могла ли она что-то изменить, и не было ли Эльве лучше выйти замуж за члена дома Ньерда и навсегда остаться в стенах, где не было и не будет ей ни в чем отказа? Спрашивать об этом сестру Гудрун не решалась. Но ее боль от потери старших детей резала по сердцу, как своя собственная, от потери первого сына, которому так и не дали имени, но которого его мать назвала Асмаром.

-  Svo vera það, - коротко улыбнувшись племяннику, произнесла Гудрун на древнеисландском, который вряд ли был знаком Лойи, но который все еще считался языком заклинателей и лишь потому банальное «да будет так» звучит на нем не слишком привычно. Детям о тревогах Гудрун знать совсем не обязательно, тем паче – Лойи, который слишком часто был склонен лезть с дурацкими вопросами в силу возраста и природного любопытства. И если Гудрун могла это пережить, то Эльве она искренне сочувствовала каждый раз, когда племянник решал блеснуть эрудицией.

- Мы пойдем на паруснике, если Фрейя съест брокколи, а Лойи встанет у штурвала, если тоже оставит тарелку со вторым блюдом пустой, - задумчиво повторяет Гудрун, зная, что играет не по правилам и заведомо создает себе кучу проблем, потому что ставить пятилетнего ребенка у штурвала парусника было безумием хотя бы потому что шансы его удержать этот самый штурвал были очень близки к нулю, - Хочешь рыбу или мясо? – спрашивает Гудрун племянника, не интересуясь тем же самым у дочери, потому что от рыбы в их доме воротило уже абсолютно всех, даже Рагнара, который не ел ее с раннего детства во всех возможных вариациях. Сама женщина могла есть только креветки, в отдельных случаях – лангустинов. Но к племяннику, конечно, это никак не относилось и он вполне мог оказаться сторонником рыбных изысков.

Честно говоря, Гудрун не вполне была уверена, что дети возраста Фрейи и Лойи могли есть сами, держали ложку, вилку, знали, как пользоваться ножом, не переворачивали на себя тарелку с супом… Она была готова поклясться, что когда в последний раз видела, как дочь ест, ту кормили с ложки, а с племянником оставалась наедине и была вынуждена его кормить, когда тот пускал слюни и хватал ее за волосы, произнося что-то увлеченное, но не членораздельное. Так что, когда Лойи берет в руки ложку и даже не обливается, приступая к еде, женщина испытывает вполне искреннюю радость, которая тотчас же отражается на ее лице. Успехи Фрейи, впрочем, менее значительны, потому что она чуть не падает со стула, решив поболтать ногами. Гудрун встает и пододвигает ее стул ближе к столу с тем, чтобы девочке было удобно есть, а сама достает мобильник с явным намерением выйти из столовой с тем, чтобы поговорить с Фрейрссоном по поводу вечернего визита.

- Ешьте суп и посидите тихонько пару минут. Мне нужно поговорить с герром Фрейрссоном, чтобы мы вечером могли поехать купаться, - по мнению Гудрун, за пару минут не может ничего случиться и она выходит из столовой, на ходу ловя прислугу с тем, чтобы та подала еду, которую выбрали дети. Десерт, впрочем, они так и не выбрали, так что, когда старшие дети вернутся с прогулки, им придется есть то, что останется. Но они хотя бы не будут плакать и кидаться едой из-за недовольства.

До мамы, конечно же, всем остальным, кроме папы, было как до луны. Чего только стоило то, как лихо и справедливо она отмела все попытки кузена совершить диверсию и отменить их плавание на красивой парусной яхте. Ну и что, что ему дадут подержать штурвал – Фрейя не видела в этом совершенно ничего занимательного, одна скукота, особенно учитывая, что взрослые все равно, даже если как будто бы разрешают порулить, всегда стоят рядом и тоже держатся за штурвал. А паруса ставят по-настоящему. Это как какой-нибудь красивый спорт, вроде фехтования, которое Свейн смотрит вечерами по телевизору. Во всяком случае, юная колдунья предполагала, что именно так и обязано обстоять дело.

По всей видимости, Гудрун пребывала в крайне благодушном настроении, так как даже за практически опрокинутый стул Фрейе не досталось и её разве что пересадили поудобнее. Девочка грустно перехватила ложку, размышляя над тем, нельзя ли как-то тихо перелить остатки супа в собачью миску, щедро поделившись с другом своим обедом. И псу в радость, и ей не придётся страдать – одни плюсы. Маминого мнения на счёт таких операций не знала, но подозревала, что оно скорее всего совпадает с мнение няни Сигрун, а это значило, что вздумай она провернуть такой фокус, обязательно получила бы нагоняй. Впрочем, с мамы сталось бы ничего не заметить, потому что у нее голова занята целым миллионом жутко-прежутко важных дел и вопросов, когда как няня откуда-то знала абсолютно про все их с Маром выходки. Фрейя подозревала, что та каким-то образом за ними следит, но в кино для этого были камеры по углам помещений, а у них дома ничего подобного не было.
Впрочем, сегодня не было и Сигрун, а значит пространство для маневра всё-таки присутствовало. Дождавшись, пока мама выйдет, Фрейя присвистнула, подзывая к себе большого лабрадора и радостно теребя его за уши. Тарелка быстро перекочевала со стола на коленки, и пока вечно голодное, а потому готовое угоститься чем угодно животное жадно лакала суп. Девочка ему даже завидовала – псу нравилась абсолютно любая еда, кроме, наверное, собачьего корма, который он есть отказывался, чем вызывал бурное негодование Рагнара, безуспешно пытающегося если не натренировать собаку, то хотя бы привить ей правильное на его взгляд поведение. По ходу своего полукриминального дела Фрейя напряженно поглядывала то на дверь, то на Лойи, с которого сталось бы ее сдать, но кузен, кажется, был полностью погружен в исследование новой игрушки. Мальчишки!
– Только тс-с-с, – к кому Фрейя обращалась, к занятому брату или к довольному своим положением псу, история умалчивает. Главное, что пустая тарелка уже красовалась перед ней на столе. Жалко, конечно, что не удастся угостить собаку еще и брокколи...

Ложка звучно ударилась об пол, заставляя обратить на себя внимание, а Лойи начал нести что-то совершенно бредовое (как и обычно) про оборону дома Хель. Вот дурак, неужели он не знает, что тёте Эльве и дяде Оддгейру эльфы нравятся и они никогда бы не стали их ничем сбивать? Тем более, ложками. Тем более, из арбалетов.
– Не было там никакого эльфа. И в настоящего ты бы никогда не попал, – заявила Фрейя, максимально презрительно прищурившись. Лойи должен был в полной мере осознать, насколько низко он пал, выдумывая всякие далекие от реальности небылицы, а лучшего способа ему это доказать, чем демонстрировать крайнее недоумение всем своим видом, у нее не было. Демонстрировать презрение получалось с большим трудом, но она ведь видела, как это делают родные, когда кто-то говорит глупости, значит тоже могла.
Эльфы, кажется, тоже оскорбились подобным отношением, во всяком случае звенели они в воздухе ну очень недовольно. И как только Лойи мог не слышать, это ведь даже мешает! Кузен, к слову, был близок от того, чтобы действительно попасть в настоящего, а не воображаемого представителя сокрытого народа, но рассказывать ему об этом было бы уж очень большой честью. К тому же, упомянутый эльф просто на долю секунд пропал, так и не став жертвой опасного снаряда. Ничего-ничего, кузену ещё отомстят.

Фрейя бы взялась за лук, да вот только как именно им пользоваться представляла себе с трудом, поэтому боялась, что скорее поранится, чем сможет дать достойный отпор мелкому и не слишком меткому стрелку из Хель, поэтому просто напряженно выдумывала план коварной мести, обязательно включающий в себя сто и одно непоправимое последствие для Лойи. Эльфы, тем временем, весело и задорно колдовали над ножкой стула кузена, пересмеиваясь и летая из стороны в сторону, а это значило, что начало ее мести будет положено уже совсем...

Стук. Глухой звук удара хлебной корочки по лбу.

Да как он смеет!

... совсем скоро. Например, прямо сейчас. Стул под Лойи уже слегка раскачивался, но Фрейя этого ещё не видела, а потому вынуждена была искать возможность для ответного удара прямо сейчас, не дожидаясь подмоги.
– Дурак, – полным обидой голосом заявила Фрейя, не найдя ничего лучше, чем прицельно (насколько это возможно, когда тебе четыре и ты оскорблена в лучших чувствах) запульнуть в брата уже освободившейся ложкой. Он, конечно же, целиком и полностью заслужил расстрела, поэтому не жаль его было ни капельки. Была мысль кинуть суповой миской, но та была слишком тяжелой и ее было неудобно и ненадёжно кидать, а тут результат казался почти стопроцентным. – Я тебе покажу противовоздушную оборону!

Отправляя ложку в полёт, Фрейя слегка не рассчитала силу замаха, а потому снова едва сама не свалилась, на этот раз потянув за собой красивую голубую скатерть.
Ой, что будет....