Осознать ценность человеческой жизни возможно только когда теряешь кого-то сам. Гудрун была из тех людей, которые многих потеряли сами, многих предали погребальному костру, но цену жизни она так и не познала, потому что за каждого убитого в ее доме воздавала сторицей и не стыдилась этого. На ее руках было так много крови, что эта кровь перестала значить хоть что-то. Одним убитым меньше, одним больше, главное, что все они – ее враги, враги ее клана, враги ее Бога и получают по заслугам. Невеста морского Бога не убивала ради удовольствия, не убивала ради убийства и не убивала, если не видела достаточной на то причины. Мерой человеческой жизни для нее было правосудие и месть. Благо, вековые законы в этих вопросах были достаточно расплывчаты, чтобы было, где разгуляться. Благо, языческие традиции позволяли лить кровь за кровь, и едва ли кто-то взялся бы осудить Гудрун за это.

Час, когда главные ворота территории поместья открылись и в них внесли ее едва живую дочь, стал тем часом, когда глава дома Ньерда познала цену человеческой жизни. Своей и чужой, но прежде – своих детей, своей Фрейи, которую оберегали с такой тщательной осторожностью, с какой это только было возможно. С нее сдували пылинки, ее любили, ее защищали и не было в мире ничего, что желало бы ей гибели и зла, потому что она была одной из немногих в доме Ньерда, кто не запятнал себя ни кровью, ни дурным делом, ни дурным словом, ничем, за что могла последовать расплата, столь жестокая, как эта.

Гудрун не кричала, не плакала, не причитала и не суетилась. Она знала, как никто другой, что в этой ситуации скоординированные и четкие действия – то, что способно и должно было спасти ее дочь. Не было времени узнавать, что именно случилось, не было времени спорить и препираться. Вспоминая себя спустя пару часов, женщина отметит, что у нее чертовски тряслись руки, по которым лилась алая кровь дочери, но в остальном она была собрана, как не была, быть может, никогда раньше.

- Вызови всех наших целителей, отправь за целителем в дом Хель, привезите сюда хирурга из городской больницы Рейкьявика. У тебя четверть часа на все, - голос ее ледяной и не дрогнет даже на мгновение. Фрейю со всей надлежащей осторожностью несут в лазарет, северную часть которого уже освобождают под ее нужды. Вокруг нет никакой суеты. Приказы Гудрун исполняются четко и никакой четверти часа не нужно: одна из ее служанок владеет способностью телепортироваться и потому ученые мужи будут доставлены в дом гораздо быстрее.

Дочь бледна, как снег, одежда ее в крови, на лицо обильная кровопотеря: Гудрун это знает, она проходила это не единожды вместе с мужем и в одиночку. Ничего страшного. Срастить рану – дело минуты, а восстановить кровопотерю они смогут и того быстрее. Главное, чтобы Фрейе не стало еще хуже в ближайшие минуты.

- Третью отрицательную - пять пакетов, набор для переливания, стерильные бинты, - растерянная медсестра стоит, вылупившись рыбьими глазами на Гудрун, - Быстро! – голос ее сорвется впервые. Гудрун опускается на колени рядом с кушеткой дочери, которая то приходит в сознание, то вновь выпадает из него. Колдунья берет ледяную руку Фрейи в свою, пока медсестра разрезает на ней одежду с тем, чтобы открыть взору кровоточащую рану. Женщина видела такое тысячу раз. Она тысячу раз это переживала. Но когда она увидела это на собственном ребенке, сердце ее дрогнуло против воли и Гудрун на мгновение поддалась панике, которая была остановлена в момент, когда медсестра протянула ей стерильные бинты.

- Держись, милая, все будет хорошо, - она ласково проводит по вспотевшему лбу дочери, отмечая, что уже успел подняться жар. Почему? Такого не должно быть. Делать какие-либо выводы самостоятельно колдунья не решается, разматывает бинт и зажимает им рану, не давая случиться еще большей кровопотере. Минуты кажутся ей вечностью, но уже совсем скоро на пороге появляется хирург, который был здесь не впервые. Безусловно, Гудрун верила целителям, которые вытаскивали ее с того света не единожды, но она прекрасно знала, что они могли залечить раны, болезни, избавить от большинства недугов и упустить то, что не поддавалось никакому колдовству, но было доступно простой медицине. Женщина сидит подле Фрейи до того самого момента, как хирург просит убрать руки от раны и рассказать, что произошло. Но Гудрун нечего рассказывать. Она ничего не знает и весь осмотр проводит молча.

- Мадам, девушке необходимо в больницу и как можно скорее. Обильная кровопотеря, рана могла задеть внутренние органы, ей необходимо переливание, - он качает головой и с сожалением смотрит на женщину, которая скрещивает руки на груди с такой силой, что становится больно, - Потеряно очень много времени. И если ваши методы не позволят перенести девушку в больницу, боюсь, что она может умереть… - врач с сочувствием смотрит на Гудрун, даже не подозревая, что говорит с матерью пострадавшей.

- Закрой рот и не смей этого больше говорить, иначе окажешься на ее месте, - глухо отвечает женщина, не мешая врачу проводить допустимые манипуляции, но ясно давая понять, что будет, если Фрейе станет хуже. К счастью для них обоих, уже скоро на пороге лазарета появляются целители клана и Гудрун нависает уже над ними, стараясь не мешать им работать, но мотивируя их достаточно, чтобы понимать как сильно им нужно постараться. Впрочем, стараться тут и нечего: молодая женщина просто прикасается рукой к ране и теплый свет оставляет лишь едва заметный белый шрам, как если бы Фрейя поранилась много лет назад, а не пару часов назад.

- Госпожа, если повреждение внутренних органов и существовало, то и оно исцелилось. Бояться больше нечего, - мягко произносит один из мужчин, пока двое других осматривают Фрейю, ее зрачки, ее кожные покровы, делают выводы относительно кровопотери и констатируют и без того очевидную вещь: необходимо переливание.

- Вы сможете провести переливание крови здесь? – обращается она к хирургу, который растерянно переминается с ноги на ногу, а затем качает головой, - Набора для переливания не хватит. Здесь мы даже не сможем отследить ее пульс. Нам все равно нужно в больницу и как можно скорее, мадам, - Гудрун кивает, - Пойдешь с нами, - она указывает на целителя Хелей, зная, что в этом доме они – одни из лучших Посоревноваться могут, разве что, Эйры, но с ними у дома Ньерда не такие хорошие отношения.

- Доложить о случившемся моему мужу и сыну. Выяснить, что произошло. Доставить мне головы виновных. Исполняйте.

В больнице творится хаос. Дочь так и не приходит в себя, Гудрун не пускают к ней и женщину трясет все сильнее с каждой минутой неизвестности. Она меряет шагами холл, заламывает руки, кусает губы до крови и сходит с ума от невозможности никак помочь. Все время, что длится переливание ей докладывают о тяжелом, но стабильном состоянии дочери, о том, что у нее есть отличные шансы на выживание о том, что все обязательно будет хорошо. Дочь Ньерда знает, что так оно и будет, потому что она никогда не даст Фрейе умереть. Никогда. А тот, кто сделал с ней подобное, заплатит своей жизнью, как и те, кто это допустил.

- Фрау Ньердсдоттир, - она вздрагивает от тихого голоса врача и оборачивается, боясь услышать самое страшное, - Переливание произведено успешно, мы взяли все пробы, доставленная кровь была подобрана верно, у девушки было слишком низкое давление, но оно стабилизировалось и мы думали, что все прошло хорошо, но… - он тянет слишком долго, сердце Гудрун замирает и ей самой становится нехорошо, - Говори,

- У нее высокая температура. С большой долей вероятности это – последствие произведенной гемотрансфузии, скорее всего, это пройдет и опасности нет, однако есть вероятность интоксикации и тогда предположить итоги очень сложно. Сейчас нам остается только ждать и надеяться, если ваши… Ваши люди ничем не могут помочь, - он озирается на целителя, который все это время сидит в кресле и постукивает пальцами по подлокотнику. Пожалуй, в его силах помочь дочери Гудрун справиться со своим состоянием и потому женщина кивает ему, позволяя пойти в палату.

- Гудрун! – громкий голос Рагнара разрезает повисшую тишину и женщина порывисто обнимает супруга, силясь не разрыдаться, - Это сделали члены дома Гулльвейг, кто-то из детей главы, на ярмарке сегодня. Девчонка пырнула Фрейю кинжалом. Мы перережем их всех, - слова мужа вселяют уверенность, в венах закипает ненависть и непонимание. За что? Ее дочь всегда была самым мирным существом на земле. Она и пистолет-то в руках держать не умела, - Они заплатят, клянусь тебе, милая, они обязательно заплатят. Как она? – шепот мужа обеспокоенный, прерывистый, нервный. Гудрун знает, что мужу будет не сидеться на месте точно так же, как и ей самой, пока они не отомстят за дочь и не призовут дом Гулльвейг к ответу за свершенное.

- У нее жар. Ей провели переливание и залечили рану, но пока ей не лучше, - едва женщина договаривает, как из палаты выходит определенно довольный своими заслугами целитель. Гудрун и Рагнар поднимают на него глаза с явно читающимся вопросом.

- Она пришла в сознание и ей уже гораздо лучше. Пусть еще побудет в больнице, но я думаю, что опасность уже миновала. Если моя помощь еще будет нужна – вы знаете, где меня найти, - он сухо улыбается и покидает больницу, чувствуя неприязнь и к врачам, и к месту, и считая их нахождение здесь оскорбительным для всего магического рода. Гудрун наплевать. Она спрашивает у врача разрешение посетить дочь и им разрешают, но лишь кому-то одному. Разумеется, идет мать Фрейи, потому что Рагнару еще многое предстоит уладить дома.

Фрейя бледна как снег, у нее пересохшие синеватые губы и ледяные руки, но она жива и это бесценно. Гудрун заходит в палату и подходит к дочери, садясь рядом с ней и сжимая ее тонюсенькие пальчики в своих руках.
- Милая, все хорошо, - она проводит рукой по ее лбу, отмечая, что жар однозначно стал слабее, а это значит, что девушке и впрямь лучше, - Как ты себя чувствуешь? – глупый вопрос, но Гудрун нужно знать, что ее дочери не больно, что она не страдает, что она пусть и не в полном порядке, но, по крайней мере, жива.
- Расскажи мне, что произошло. Когда напали Гулльвейги? Сколько их было? Кто тебя ранил? – колдунья знает, что сейчас не место и не время, но она не может ждать. Ранившие ее дочь, заплатят за это самую высокую цену из всех возможных, будь они хоть тысячу раз детьми главы.

Гудрун остается в больнице на ночь, созвонившись с мужем, который обещал к утру выяснить все подробности происшествия и предоставить на суд колдуньи свой план действий. О случившемся уже были в курсе большинство кланов, потому как пострадал еще и Лойи и вся эта ситуация грозила вылиться большой бедой для всей Исландии, а не только для одного, или другого клана.

Дочь Ньерда не спит, наблюдая за тем, как мирно спит Фрейя. Она проводит с нею весь вечер, в полночь выходит за кофе, а когда возвращается, задумчиво скользит взглядом по показаниям приборов. Именно в этот момент взгляд ее натыкается на температуру и кофе падает из рук женщины, заливая пол. 39.9. Колдунья едва ли не бегом покидает палату дочери, немедленно вызывая врачей, которые прекрасно знали, с кем имели дело и потому не желали рисковать. Через минуту врачебный консилиум уже собран в палате дочери, а Гудрун все ждет вердикта, пока в капельницу вводят препараты и не торопятся давать ответы. Тихие разговоры развеивают начавшиеся у Фрейи судороги.

- Фрау Ньердсдоттир, - один из целителей подходит к Гудрун, не находящей себе места и едва не рвущей на себе волосы, - Это – не последствие переливания, - он, очевидно, боится смотреть в глаза матери, которая была на грани того, чтобы потерять свое дитя, - Это яд, - время замедляет свой ход, сердце пропускает удары, а воздух становится таким вязким, что сложно дышать. Яд? Это же было немыслимо, как они могли это упустить и как так вышло, что в Исландии кто-то вообще пользовался такими бесчестными методами борьбы? Гудрун оседает и на ногах ей помогает удержаться все тот же целитель, - Мы сделали все, что могли, все возможное, но сейчас ее жизнь воистину в руках Ньерда.

Она не слышит ничего более. Люди вокруг что-то говорят, пытаются ее успокоить, убеждают, что к утру будет готово новое противоядие и они попробуют снова. Фрейя – сильная молодая женщина и она обязательно выживет, нужно верить в лучшее и не бояться, Ньерд не оставит ее и Боги будут к ней милостивы, а если нет, то она непременно попадет в Вальгаллу, ибо погибнет после ранения в бою.
- Молчать! – крик ее раздается на всю больницу и замолкают все – даже медсестры, даже целители, даже ее люди, которые были здесь, чтобы помочь всем, чем возможно, - Я должна срочно послать письма, - дрожащим голосом произносит колдунья и оборачивается к одному из своих помощников.
- Хорошо, - испуганно озираясь, девушка материализует в руках несколько твердых листов, конвертов, сургуч и ручку, - Кому писать будете, фрау Ньердсдоттир?
- Главам домов.

- Доставь эти письма в дом Одина, Хель, Эйр, Локи, Фрейра и Фригг. Проследи, чтобы они попали в руки глав домов и как можно скорее. Только в руки глав домов, их должно разбудить и поднять с постелей, - Гудрун уточняет мельчайшие детали дрожащим голосом и внимательно следит за тем, как в серебряной пыли телепорта исчезает девушка.

Гудрун была из тех людей, которые в час своей нужды готовы были воспользоваться любыми методами. И прежде всего прочего, она воспользовалась медициной и колдовством, которые не справились. Больше, чем любому целителю колдунья доверяла своему Богу, своему Ньерду, своему отцу, из чьей пучины пришла и она сама, и ее дети. И если кто-то и мог помочь ей в этот час, то этим кем-то был именно Ньерд. Гудрун намеревалась сделать то, о чем просила дружественные кланы в своем письме: она собиралась обратиться к своей вере.

Врачи протестовали, когда колдунья забирала дочь прямо с больничной койки, отключая ее от аппаратов и капельниц. Фрейе едва удалось сбить температуру и то не до такой степени, чтобы теперь это не вызывало беспокойство. Гудрун знала, что это ненадолго и если она ничего не сделает, то ее дочь умрет. И тогда сгорит вся Исландия, а быть может, и весь мир.

Они оказываются дома посреди ночи, но никто не спит. Рагнар берет дочь с рук жены и не требует никаких объяснений, кладя девушку в кровать и укрывая ее одеялами. Он знает обо всем. Кроме того, что задумала супруга, обессиленная, но решительная в своем исступлении. За столом в кабинете сидят советники. Все до единого. От престарелых до совсем молодых, от тех, что служили еще при ее отце до тех, которых Гудрун назначила совсем недавно. Они ждут. Ждут приказа, ждут расправы, ждут решения главы, не смея перебивать ее сейчас, или пытаться что-то советовать.

- Господа. Нам предстоит много работы, - она садится во главе стола, впиваясь пальцами в подлокотники с немыслимой силой, - Я хочу, чтобы к рассвету вы закрыли всю прибрежную зону Акранеса туманами сейда. Я хочу, чтобы все члены нашего дома, включая женщин, вышедших замуж, детей, стариков, больных, изувеченных и даже формально изгнанных, были здесь за час до рассвета. Всем надлежит бросить свои дела, а рыбакам не выходить в море. Всех, кто находится по делам на континенте надлежит доставить сюда к тому же часу при помощи телепорта. Охрана порта и города освобождена от своих обязанностей. За час до рассвета на побережье должны быть собраны все члены клана. Я повторяю, все члены клана безо всяких видимых исключений. Любой, кто попробует уклониться, будет принесен в жертву, - она выдыхает, позволяя сразу четырем мужчинам подняться из-за стола с тем, чтобы начать выполнять поручение.

- Все жрецы должны быть доставлены из святилища к тому же часу. Им надлежит взять с собой все необходимые для большого ритуала предметы Силы, - до советников, доселе недоумевающих, начинает доходить суть происходящего и еще один мужчина поднимается из-за стола, удаляясь, - Всех заключенных нужно освободить. Сегодня они послужат нашему клану наилучшим образом – они будут принесены в жертву, - для многих томящихся в подземелье уже десятками лет, это будет избавлением, Гудрун это знает.

- В рассветный час мы совершим обращение к отцу нашему, Ньерду, принесем ему жертвы и будем просить его о спасении жизни моей дочери. Любой, кто откажется молиться за нее, будет казнен. Любой уклонившийся, будет казнен. Любой, не приведший с собой детей и стариков своей семьи, будет казнен. Исполняйте, - оставшиеся мужчины встают из-за стола в гробовой тишине. Работы и впрямь очень много и они все это знают. Гудрун поднимается из-за стола следом. Она идет к дочери, моля Ньерда об одном: Фрейя должна дожить до ритуала. Ибо если кто-то и способен спасти ее, то этим кем-то был их Бог.

Она ложится в постель к Фрейе, обнимая ее, тяжело дышащую, с неровно бьющимся сердцем и ледяную, как никогда. Гудрун прижимает дочь к груди, проводит по влажным волосам и касается губами ее горячего лба, - Njörðr nisidi, nēþǭ gibidi. Bōtō þū habjais, barną mīna ¹.

---

¹ Ньерд исцеляет,
Успокоение дает.
Ты исцелишься,
Дитя мое.

Исландское заклинание 12-го века, вырезанное на бронзовом амулете. В оригинальном варианте идет обращение к древнегерманской Богине матери-земле - Нертус. Адаптировано под игровую ситуацию.

Секунды текли так медленно, что Гудрун казалось, будто проходят часы.

Она прижимает дочь к себе, не прекращая гладить ее по волосам и ощущая, как вновь дрожат руки. Повторяя про себя заклинание раз за разом, женщина, тем самым, не дает мыслям о смерти дочери завладеть своим разумом. Она не имеет никакого права об этом думать, подняв всю Исландию во имя исцеления Фрейи. Если и это не поможет – значит, Светлые Асы и впрямь покинули их всех и не будет им спасения. Никому из них.

Слезы начинают течь из глаз против воли. Ощущая свою беспомощность после того как полностью вверила жизнь дочери Богам, Гудрун не находила себе места. Она знала, что не имеет права отпускать Фрейю сейчас, уходить от нее, не имеет права оставить ее даже на секунду, но находиться рядом и вовсе казалось невозможным. В полной тишине темной, как сама ночь комнаты, колдунья боялась пошевелиться, считая вдохи, выдохи и удары сердца дочери, которые были такими громкими, словно били в набат.

Гудрун хотелось подняться с кровати, бегать по поместью и кричать, что все они готовятся слишком долго, но боялась оставить Фрейю одну хоть на секунду. Если ее дочь уйдет, ее дочери суждено сделать последний вдох сегодня, то она сделает его не иначе, как на руках у своей матери. У той, что дала ей жизнь и не смогла сохранить ее.

- Конечно, милая. Ничего не бойся, - и слезы из глаз польются с новой силой в тягостной тишине, потому что Гудрун боялась всхлипнуть и напугать своими слезами дочь. Она же никогда не плакала. Никогда не позволяла себе этой слабости. Кроме тех дней, когда хоронила своих нерожденых детей в морской пучине. Если сейчас Фрейя узнает о ее слезах, это заставит ее подумать, что Гудрун сдалась. А она не сдавалась. Она готова была перевернуть всю страну и даже призвать Хель на землю, если это будет необходимо для спасения ее дочери. Фрейя должна была сражаться, верить и биться за свою жизнь. Ей осталось потерпеть еще совсем немного, а дальше дух ее укрепит сила Богов и сам Ньерд вернет ее на землю со дна смертной пучины.

- Фрейя, помнишь, как я рассказывала тебе о доме Ньерда, Ноатуне? – тихо спрашивает Гудрун, устраивая дочь поудобнее и накрывая ее одеялом с тем, чтобы не чувствовала она ни холода, ни страха, ни одиночества, ни боли, - Корабельный двор Великого Морского Владыки, где шумят волны, где острые скалы и крик чаек, где воздух такой соленый, а вода такая теплая. Дом, который располагается на море и вместе с тем на небесах, где живет наш Владыка, где он встретит тебя, где покажет тебе самые великолепные корабли во всех девяти мирах? Лишь только покажет, Фрейя. Не уплыть тебе ни на одном из этих кораблей, ибо я не отпускаю тебя, я не разрешаю тебе уйти. Борись, мой свет, проси у Ньерда, чтобы он отпустил тебя обратно в твой дом до той поры, когда придет тебе время стать валькирией. И тогда я сама встречу тебя в Ноатуне и сама провожу тебя к Фрейе. Но еще рано, моя милая, смотри на те корабли, но не смей всходить на них, - после каждого сказанного слова Гудрун прислушивается к дыханию дочери, чтобы убедиться, что та все еще дышит, все еще сражается за свою жизнь. Она справится, иначе и быть не может. Не быть ей валькирией так рано. Не делить ей пищу и кров с Богами и предками.

- Гудрун, - голос мужа заставляет женщину вздрогнуть и стереть слезы с лица, - Пора. Они уже прибыли, - Рагнар остается стоять в дверях, а колдунья все не может заставить себя встать из кровати, потому что отчаянно боится оставить дочь одну. Еще пару минут она тратит на сомнения, а затем шепчет последний из тех заговоров, что известны ей еще со школы. Гудрун дурно владела гальдром, но за неимением другого варианта, она продолжала оставлять зацепки, за которые сможет держаться Фрейя столько, сколько необходимо, чтобы провести ритуал, который спасет ей жизнь, - Gaizahildiz sairaþwerô, far þū nū, fundanō isti. Þunraz wīhai þiz, Þurisadruhtiningō, Gaizahildiz sairaþwerô¹ , - Гудрун целует дочь в горячий лоб и поднимается на ноги, задерживаясь у кровати еще на несколько десятков секунд, - Борись, Фрейя, именем Одина, Ньерда и всех Богов, что жили и живут в Асгарде, заклинаю тебя, борись.

Гудрун выходит из комнаты, делая глубокий вдох с тем, чтобы взять себя в руки. Настало время действовать, а действия требовали от нее максимальной вовлеченности и минимального эмоционального расхода. Либо все получится, либо вся эта земля сгорит вместе с теми ублюдками, что посмели тронуть ее дочь.

С Рагнаром они почти не говорят. Он имеет право присутствовать на ритуале, потому что в жилах Фрейи текла его кровь, но они оба знают, что ему лучше быть со своим домом и взывать к Одину, а не к Ньерду, потому что последнего Гудрун будет просить сама, как никогда не просила. Ей сложно дать уйти еще и мужу, но женщина знает, что это необходимо для выживания Фрейи и потому отпускает, заверяя, что со всем справится и к утру они соберутся за завтраком с абсолютно здоровой дочерью.

Женщина поднимается в свою спальню и отмечает, что одежда для нее уже готова. Абсолютно белое платье из тончайшего хлопка и более ничего. Гудрун встает перед зеркалом и внимательно разглядывает себя. Ритуал начался. Перед самой собой, лицом Ньерда и Древних Богов она отказывалась от всех титулов, заслуг и регалий, чтобы предстать перед своим Богом нагой и не оскверненной ничем мирским. Женщина снимает с волос несколько резинок, распуская темную копну и срезает тонкие пряди, на которых незримо присутствуют ее отличительные знаки власти – крошечные бусины, тончайшие атласные нити серебряного и синего цвета. Пряди падают на ледяной пол и Гудрун придирчиво осматривает волосы на предмет того, что могла пропустить. Следом отправляются перстни и кольца: перстень-печать, перстень главы дома, кольцо рода, обручальное кольцо. Сегодня она – невеста одно лишь Ньерда и ничья больше. Сегодня Гудрун – просто Гудрун. Серьги, цепочка, наручи, кинжалы, корсет – все долой. С замиранием сердца женщина смотрит на себя в зеркало, снимает одежду и облачается в белое. Блаженство или страх быть просто собой? Как давно этого с нею не случалось.

Колдунья спускается по лестнице вниз и решительно выходит во двор, где собрались главы прибывших семей. Сто два. Так ей докладывают. Значит, на месте были все семьи и в то время как жены, дети и старики уже ждали на побережье, мужчины были здесь с тем, чтобы узнать о случившемся и о том, что требуется от них. Едва Гудрун переступает порог дома, как общий гул голосов стихает. Они видят ее такой впервые. Никогда раньше молитвы Ньерду не принимали таких масштабов при правлении этого главы. Ни у кого не хватает ни силы, ни дерзости обратиться к ней сейчас. Ветер колышет тонкие полы одежды и темные волосы Гудрун и мужчины склоняют головы и опускают глаза из уважения: она стояла перед ними почти нагая.

- Я благодарю всех мужей дома Ньерда за то, что вы откликнулись на мой зов в час беды, постигшей меня, как матери и главы дома. Моя единственная дочь, Фрейя Ньердсдоттир минувшим днем была ранена ядовитым клинком и с тех пор находится на грани жизни и смерти и даже сейчас я не знаю точно, жива ли она. Благословенные руки наших целителей не справляются с ядом и нет такого противоядия среди наших зелий, которые смогли бы спасти ее жизнь. В этот тягостный предрассветный час я намерена обратиться к нашему покровителю, к великому Ньерду с тем, чтобы просить его даровать моей дочери исцеление, ибо нет за ней вины, которая должна быть наказана смертью. Я позвала вас, чтобы просить молиться Морскому Владыке за ее жизнь вместе со мной. Я верю, что наш отец услышит просьбу жен, мужей, детей и стариков и дарует Фрейе исцеление. И я вам клянусь, что как только она встанет на ноги, еретики, предавшие свою веру, свою землю и свой народ заплатят за это самую высокую цену из всех возможных. Будьте же со мной в этот час, как были всегда и я обещаю вам, что свершим месть за наших врагов, за честь нашего дома и за проливаемую веками кровь, - эта речь лишает Гудрун последних сил, потому что больше всего ей сейчас нужно быть рядом с Фреей и убедиться в том, что дочь все еще дышит, а она вынуждена говорить с мужчинами, которые до сих пор испытывали растерянность и лишь по окончании речей поняли, для чего их собрали, да еще и так срочно. Женщина не может дожидаться решения каждого из них и потому, спустя минуту ожидания, Гудрун поворачивается спиной и делает несколько шагов по направлению к дому.

- Sannlega! ²

Хотя прислуга каждую минуту проверяет Фрейю, Гудрун все равно боится заходить в ее покои, боится понять, что опоздала, боится не успеть. Вместе с тем она понимает, что счет пошел на минуты и мяться на входе – худшая идея из всех. Женщина решительно переступает порог комнаты и слышит тяжелое дыхание, благодаря Ньерда за то, что он удерживает ее дочь от падения в пропасть. Женщина гладит Фрейю по огненным волосам, берет ее на руки и выходит из дома.

Путь до прибрежной зоны не такой уж длительный и Гудрун преодолевает его босая. Территория и впрямь укрыта туманами сейда, как того и просила женщина и она проходит сквозь них, ведомая колдовским ориентиром – ярко-синей звездой.
На пляже ее встречает такое большое количество людей, что кажется, будто здесь собрался не весь клан, а вся страна.
Во все глаза на Гудрун глядят мужчины, женщины, дети, жрецы, все, кого она призвала ради спасения своей дочери. Все присутствующие молчат и расступаются, давая колдунье дорогу и склоняя головы. Не из уважения к самой дочери Ньерда. Из уважения к матери, которая держала свое умирающее дитя на руках.

Она прошла сквозь толпу тяжелым шагом, прижимая к себе Фрейю и чувствуя ее озноб, слыша каждый новый удар ее сердца и каждый новых вдох, подтверждающий, что она жива, что она выживет, что она будет в порядке, ведь они уже успели. Они уже здесь.
Говорить с Гудрун не осмеливаются сейчас даже жрецы, которые стоят по пояс в воде, готовые служить своему Богу и своей главе. В невидимых глазу цепях, здесь же, между ними на коленях стоят десятки пленников, многих из которых женщина попросту не помнит. Всем им предстоит одно: смерть во имя жизни, жертва во имя Ньерда.

- Самое время начать просить Владыку отпустить тебя домой, моя милая, - шепчет Гудрун на ухо дочери, когда один из жрецов запевает священный гальдр, который через несколько строк подхватывают члены дома, опустившиеся на колени позади главы клана. Прохладные волны касаются ступней женщины и она перехватывает Фрейю поудобнее, ожидая, пока не будет завершена хвалебная часть. Гуннар замолкает, морская гладь напротив начинает волноваться и в воде отражаются слабые лучи восходящего солнца. Женщина делает шаг в морскую пучину, а жрец перерезает первую глотку пленника, возвещая о дарах, принесенных Ньерду в этот предрассветный час. Хор голосов позади, вторит словам жреца и сила, которую имеют эти голоса, мнится, готова разверзнуть океан целиком.

Я уже просила тебя о своих детях в этом месте не единожды и ты принял моего мертвого сына к себе, ты подарил мне Асгейра, когда я этого просила, ты уже забрал мою нерожденую дочь, которую я принесла сюда же. Сегодня я прошу тебя о еще одной жизни. О жизни моей Фрейи, о жизни нашего с тобою дитя, ибо верю я, что ты послал мне ее не случайно. Молю тебя, Владыка, услышь не меня, но голос всех своих детей, что просят за нее, за мою дочь, не повинную в деянии, которое можно было бы наказать так жестоко. Молю тебя, избавь тело ее от яда, что отнимает ее жизнь, а душу от мук выбора между жизнью и смертью. Даруй ей жизнь, даруй ей исцеление, в котором нуждается и она, и я, ибо не смогу я дальше нести свой крест, если ты заберешь ее у меня, не смогу я быть достойной твоего имени, не смогу кровью смывать нанесенные тебе оскорбления, не смогу оставаться дочерью твоей и твоей невестой. Верю всем сердцем в то, что ты услышишь меня и вернешь мне нашу дочь. О большем я не прошу, ибо всего большего добьюсь сама, прославляя имя твое и имена твоих детей.

Гудрун заходит все глубже и глубже и вот вода уже касается Фрейи, которая начинает трястись сильнее. Женщина прижимает ее крепче к себе, скорее инстинктивно, чем осознанно, укрывая о того, что было ей неприятно и доставляло малейшие неудобства. Шум волн теперь заглушает все голоса на фоне и остается лишь голос самой Гудрун и Владыки, что шепчет слова ей неизвестные.
Вода вокруг окрашивается в алые тона по мере принесения пленников в жертву, а тела их словно их тянули нарочно, а не уносило течение, уходят все дальше и дальше от берега, обходя, разве что, Гудрун с Фреей.

Клянусь тебе кровью своей, что не оставлю свершенное против нее злодеяние просто так, клянусь тебе, что отомщу за нее и за поруганную честь всякого из Древних Богов, чьи имена были осквернены чужестранцами, бастардами и предателями. Никогда я не подводила тебя и никогда не нарушала данной тебе клятвы и да будет она исполнена и сейчас, покуда ты не оставишь меня, покуда даруешь мне свое благословение и спасение моей дочери. Услышь меня, Великий Владыка. Будь милосерден к своей дочери и не оставь нас в день величайшего испытания нашей веры, нашего мужества и наших душ. Ибо мы – самые верные твои дети, готовые постоять за имя твое, как и имена всех Древних Богов.

Морская пучина бушует и бурлит вокруг Гудрун и Фрейи и у женщины нет ни малейшего желания проверять, что происходит в остальной части прибрежной полосы. Звуки голосов совсем стихают и становится слышен один лишь оглушающий рев волн, выбивающих дочь из рук Гудрун. Волны эти захлестывают лицо и волосы Фрейи, а женщина так отчаянно боится ее отпустить, что на мгновение ее посещает мысль пойти обратно и найти иной способ. Но колдунья знает, что иного способа нет. Она отрывает дочь от себя, вытягивает руки и дает ей уйти под воду целиком.

Вверяю тебе нашу дочь, ибо лишь ты, Владыка, распорядишься жизнью ее достойно.

Секунды текли так медленно, что Гудрун казалось, будто проходят часы.

---

¹ - Гайзахильд ран-бурав,
Уходи сейчас же,
Обнаружена ты.
Тунар да освятит тебя,
Турсов владычица,
Гайзахильд ран-бурав.

«Кентерберийское заклинание» из англосаксонского манускрипта 1073 года. Предназначено для исцеления болезни (ран). Болезнь сопоставляется с очевидным злом — с великаном или великаншей, нарекается неким именем, фактически, персонифицируется и изгоняется, в частности, путем призвания Тора (врага великанов) освятить своим молотом, т.е. уничтожить.

² - Да будет так!

Некому было сказать, что именно чувствовала Альда и что именно ей говорила богиня. Физические увечья лечатся быстрее, чем моральные, а поездка за братом и сестрой выломали вельву, вымотали и выкинули обессиленную в реальность, когда она искала забытья на руках у Хель. Она раньше не могла представить, что ей может быть настолько плохо, что сознание в последние метры, что она тащила себя и вельву из клана Гулльвейг, прихваченную в порыве гнева по божественной воле, держалось на одной лишь силе воли.
Никто не знал, кроме них с Лойи, а тому было сейчас не до теологических диспутов, что именно позволило ей найти их с Фрейей раньше, чем они оказались бы убитыми. За клятву, позволившую идти сквозь видение, найти и вызволить, заключённую на крови, она платила высокой ценой собственного рассудка, падая в безумие. Безумие накрывало тёплыми бархатным чёрным покрывалом, скалилось и отдавалось железистым привкусом крови на языке. Физические травмы Альду давно не пугали, как не пугала и смерть - ее невозможно было убить, потому что это под силу было одной лишь матери ее Хель, потому что даже смерть ее значила бы лишь перерождение, а сущностью перелилась бы в новый сосуд, который получил бы новое имя, новый опыт и память за несколько веков.
Когда она пришла в себя спустя несколько часов, то не узнавала никого: ни родителей, ни братьев, ни сына, ни мужа. Для неё все выглядели странно, подернутые дымкой, чьих лиц было не разобрать, только оскалы вместо улыбок, ярко очерченные голодные рты тех, с кем она виделась у Реки Времён, кто просил ее крови в обмен на видения, которые были необходимы. Она чувствовала всех алчущими до жертв, необходимость жертвы витала в воздухе, виделась кровавыми подтеками на стенах, на людях, которые чего-то хотели от неё, но от которых Альда пыталась отстраниться. Они пугали ее. Ее выворачивало.
И ей некому было сказать, что ей страшно, безумно страшно, страх поднимался откуда-то изнутри. Она не могла вспомнить даже имени, знала лишь одно - она голос Хель, и Хель ждёт жертвы. В воздухе горьковато пахло морем. Видимо, это тоже что-то значило.
Но лишь бы не прикасались к ней, лишь бы не дотрагивались, потому что иначе голова взрывалась дикой болью, а она пыталась забиться в угол подальше от всех, огрызалась как раненый зверь, опрокидывала все склянки, с которыми к ней лезли, которые пахли плесенью, пылью. Ничто из того, что ей было нужно, не могло так пахнуть.
А потом она снова проваливалась в темноту, там кто-то тянул к ней руки, о чем-то кричал, там было много крови, рыжие волосы, тени и что-то ещё. Он сам не могла разобраться ни в чем, ей было очень страшно, но она не боялась умереть, она снова потерялась, стала абсоютом, который лишён лица и имени, который плоть от плоти Хель, но вокруг не было покоя.
Она пришла в себя за час до рассвета. Просто в голове что-то щёлкнуло, что-то встало на свои места, появились лица, имена и звуки. Звуки все еще причиняли боль, но теперь хотя бы она могла различить голоса, буквы собрать в слова.

До Святилища несколько часов дороги, которые она проводит в забытьи разрешив только Хьёрдис ее сопровождать. Ей все ещё не хочется говорить, а от громких звуков выворачивает, но она чувствует огромную силу, которая текла сейчас внутри неё. Со свадьбы и суток в подземных пещерах прошло не так много времени, она все еще была полна божественного благословения, оно-то, возможно, позволило ей пережить прошлый день.
В Святилище тихо. Наконец-то была не гнетущая тишина, а спокойствие, благодать. Если бы она могла, она жила бы здесь, если бы она не была дочерью Оддгейра, она жила бы со жрецами в добровольном уединении. Если бы.
Альда знала, что в доме Ньёрда сейчас течёт жертвенная кровь, но здесь ее, вопреки обычному ходу вещей, не нужно было. Она была старшей от крови, что роднила ее с Фрейей, затерявшейся между мирами, когда она все еще нужна была здесь.
Вельва растерла угли в ладонях, проведя ими по левой половине лица; чёрное-белое одеяние, распущенных волосы, не жизнь и не смерть, потому что сама она ещё рассудком была слаба.
Я дочь твоя возлюбленная, тобою выбранная, тобою хранимая. Твоею волей прошедшая сквозь видение, чтоб все спасти брата моего драгоценного и сестру мою, что кровью Ньёрду обязана. Ты мне позволила найти их, тебя я теперь прошу о милости: о Владычица, что отдаёт нам наши сущности, что ласковее любой матери, что примиряет нас с собою, молю тебя, о Хель, закрой ворота свои, отверни взор живой от Фрейи, дочери Ньёрда, обернись к ней глазами мертвыми, коснись ее рукой холодной. Оставь ее матери земной, отведи Тень от неё.
Взамен можешь взять мою кровь, что с кровью ее сходна.
Альда аккуратно порезала каждую ладонь ножом, с которым был арестован неразлучна, приложила к чёрному песку, давая тому забраться жертву.
Ей оставалось ждать и молить, ей оставалось благодарить, что клятвы ее все богиней были услышаны, а потом уже Лойи ничего не грозило.

Отредактировано Alda Helsdottir (2017-08-21 22:37:33)