Lag af guðum

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Lag af guðum » Игровой архив » Bedtime stories


Bedtime stories

Сообщений 1 страница 8 из 8

1

BEDTIME STORIESТысячи лун сменились, бессонных лун… Сколько отважных ныряло в его волну, сколько безумных отдали все сполна – и погружались, и достигали дна. И под водою их находила тьма – тот задыхался, этот сходил с ума… Всех, пожелавших постигнуть, - сейчас и впредь – в темных глубинах песней встречает смерть.
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •

http://funkyimg.com/i/2vV4a.png

Участники эпизода: Фрейя и Гудрун; Фригг, Один, Хель, Хед, Локи, Хермод;
Время и место действия: родовое поместье Ньердов, январская ночь 1998 года;
Краткое описание событий: в семье главы дома Ньерда четверо детей, но никого Гудрун так не ждала, как своей младшей дочери, которой с самого ее рождения рассказывает предания Старых Богов, истории тысячелетней давности, оживающие, благодаря детской фантазии и крови все тех же Богов, что лилась по венам маленькой наследницы.

+1

2

Крупные искрящиеся снежинки с силой бьются в окно, норовя прорваться сквозь крошечные щели с тем, чтобы заполнить собой тепло родового поместья. Январь в этом году выдался лютым. Климат Исландии редко обещал суровые зимы, но вот уже пару дней, как стоял мороз, и Гудрун только и делала, что куталась в белый мех накидок и грелась у камина вместе с детьми. В такую погоду на пороге редко появлялись ее советники и члены других кланов, и даже дорожка от главного входа до ворот была почти не протоптана. Поместье застыло в белой мгле снега и холода, отделенное метелью от внешнего мира и уснувшее в бесконечных зимних сумерках: темнело очень рано, а рассветало очень поздно, и условный день длился слишком недолго, чтобы ощутить всю его благодать.

Темное полугодие Колеса Года вошло в свою власть в полной мере и люди в это время старались быть осторожнее и внимательнее. Дети раньше возвращались домой, а взрослые не задерживались в одиночестве даже по самым неотложным делам и предпочитали любым делам и любым развлечениям вечер в тепле своего дома, у камина, или под одеялом в безопасности и уюте четырех стен.

Гудрун не была слишком мнительной и пугливой. Колдунья, она прекрасно знала обо всех опасностях ночи, холода и тех, кто приходит с их наступлением, а потому бдительно следила за тем, чтобы дети были дома вовремя, а дела завершались до наступления кромешной тьмы, но она не жила затворницей и успевала управлять делами порта и клана и даже пару раз выезжала на Совет с тем, чтобы решить важнейшие политические вопросы. Впрочем, стоило признать, что в такое время забывалась и война между домами, и прежние распри. Все знали, что наступило время для отдыха, для мыслей и для пребывания во власти владычицы смерти, которая в эти морозы забрала уже много неразумных путников.

Сегодняшний день Гудрун провела в обществе семьи. После совместного завтрака женщина благословила сыновей и мужа на их дела и отпустила в порт и столицу, попросив вернуться не слишком поздно. Все они считали себя взрослыми и самостоятельными, но возразить никто не решился и мужчины клятвенно заверили мать и жену, что их мобильные телефоны заряжены и они будут на связи все время, а если задержатся, обязательно предупредят.

В доме осталась прислуга и маленькая Фрейя, которой Гудрун вот уже неделю обещала пойти лепить снеговиков во двор и строить снежный замок, потому что его отчаянно хотели увидеть ее друзья – эльфы, которые и впрямь в полуночной тьме огромного запорошенного сада нередко светились разноцветными огоньками. Колдунья эльфов не любила, но Фрейя огорчалась, когда мать озвучивала это и потому большую часть времени Гудрун молчала, следя лишь за тем, чтобы дочь не слишком увлеклась и не подвергла себя опасности эльфийского морока.

Раздав указания прислуги и отправив письма ближайшим советникам, женщина укуталась в шубу, укутала дочь в пуховик и теплые штаны, надела на нее варежки и шапку и отправилась в сад, где снега намело вполне достаточно, чтобы построить, что угодно. Но так как главе дома не по статусу было возиться в снегу, подобно шестилетней девочке, она достаточно быстро соорудила фундамент снежного дома при помощи своего телекинеза и даже посыпала его блестками с тем, чтобы понравилось эльфам. Фрейя ворчала что-то о том, что так нечестно, но была явно довольна тем, что справляется не одна и, быть может, успеет построить дом до заката.

Так и случилось. У Гудрун не занимало много времени построение новых гигантских комков для дома и через несколько часов у них во дворе красовался снежный замок в рост самой женщины, где запросто могли бы поселиться эльфы в таком количестве, в каком им хотелось. Со всех сторон строение искрилось, светилось и привлекало внимание, Фрейя была счастлива и даже съела брокколи на обед, а потому Гудрун тоже была рада и даже почти не замерзла.

В шесть часов они вернулись в дом, к семи прибыли мужчины и еще через час шумное семейство Ньердов собралось за ужином, рассказывая о прошедшем дне и о планах на дни грядущие. Такое здесь случалось не так уж часто в силу того, что привычно у всех были свои дела, которые непосредственно влияли на состояние клана, а потому ужинали они когда придется и в таком составе, в каком придется, а Гудрун с Рагнаром и вовсе нередко не возвращались домой, оставляя на старшего сына заботу о младших детях. Фрейя после таких дней нередко жаловалась матери, что Асгейр не рассказывает ей сказки на ночь и не рассказывает сказки вообще, что для маленькой девочки было большой проблемой, потому что истории она любила и большую часть скандинавских легенд знала на зубок благодаря все той же Гудрун. Конечно, сегодняшний вечер тоже должен был закончиться очередной историей, которую Фрейя могла бы рассказать матери ничуть не хуже, потому что каждую из них слышала уже множество раз.

Искупав дочь в теплой ванне с пеной до самого потолка, женщина завернула ее в махровое полотенце, подхватила на руки и отнесла прямиком в кровать. За окном вновь разбушевалась метель, но в детской было тепло, уютно, пахло какими-то сладостями, а цвет морской волны, преобладающий в интерьере, напоминал об океане и Боге-покровителе, навеивая спокойствие и чувство безопасности.

- Наденешь пижаму, или ночнушку? – интересуется Гудрун у дочери, раскрывая ее шкаф с одеждой. Выбор дочери различается каждый вечер, так что полагаться на свой вкус не приходилось. Облачив малышку в голубую ночнушку и, накрыв ее одеялом, женщина притушила свет в светильнике с рыбками и русалками и присела рядом с кроватью.

- Расскажешь мне о Бальдре? – просит Фрейя, укладываясь на кровати поудобнее и ложась на бок. Она не так часто слышала историю о Бальдре, потому что история эта была грустной и вряд ли подходила для будней шестилетней девочки. Но когда дочь просила, Гудрун мало в чем могла ей отказать. И сейчас, конечно, она тоже готова была рассказать о сыне Одина, чье возвращение из царства Хель было обещано с приходом Рагнарека.

- В давние времена Светлые Асы жили в мире, пировали в Асгарде и каждый их день был полон радости и счастья. Прекраснейшим из тех Асов был юный Бальдр – сын Одина и Фригг, супруг Нанны и отец Форсетти. Он был Богом весны, света, возрождения и тепла, его любил каждый из Асов и чтил каждый из смертных. Не любил его только коварный Локи, быть может, потому что любовь ему и вовсе была неведома, - Гудрун говорит тихо, внимательно глядя на Фрейю с тем, чтобы она слушала, не отвлекалась и готовилась ко сну, - Время шло, и однажды настал тот час, когда сны Бальдра стали пугающими, страшными и зловещими. Не мог он разгадать их ужасающей сути и потому поведал о них другим асам, которые тотчас же собрались на тинг и стали совещаться о том, почему сны сына Фригг такие дурные. Один же, Ратей Отец, Конунг конунгов, запряг своего восьминогого коня и отправился в Хельхейм к могиле вёльвы, которая ведала судьбы Богов…

+5

3

[AVA]http://funkyimg.com/i/2vCiy.gif[/AVA][STA]истории, которые сразу сбываются[/STA][SGN]расскажи мне сказку о том, что я все смогу, просто, однажды ночью, стоя на  б е р е г у[/SGN]
Детское воображение устроено совершенно удивительным образом: оно позволяет сотворять самое удивительное и необычайное волшебство не прибегая ни к какому колдовству. Порою, ребёнок так увлекается сказкой, что грань между выдумкой и реальностью для него стирается, и тогда начинаются чудеса. Шестилетняя Фрейя была именно такой – выдумщицей и фантазёркой, чье неуёмное воображение из раза в раз доводило до белого каления нянек и до пробивающейся даже через омолаживающие зелья седины старшего брата. Унять буйный нрав маленькой принцессы удавалось, пожалуй, лишь родителям: отцу достаточно было строго взглянуть, как она мигом затихала, хоть и ненадолго, а мать всегда могла предложить Фрейе взамен на несколько часов спокойствия что-то куда более ценное, например, своё общество. Такие сделки поистине дорогого стоили! Во-первых, Гудрун не всегда могла найти время на то, чтобы целиком посвятить вечер одной только дочери (у нее, в конце концов, кроме нее было трое сыновей, внук и целый клан за плечами), а во-вторых, Фрейя готова была сделать что угодно, лишь бы снова ощутить себя частью одной из древних легенд, каждую из которых она слышала уже не меньше сотни, а может и  тысячи, так ей казалось, раз.

От матери приятно пахло лакричными конфетами и крепким кофе, и с этим запахом Фрейе не хотелось расставаться ни за что на свете. Расположившись поудобнее на кровати, девочка прямо в одеяле подползла поближе к матери и за руку перетянула ее к себе, чтобы прижаться к тёплому боку и дождаться, когда Гудрун чисто автоматически начнёт легонько поглаживать дочь по спине. Сфокусировать взгляд в полутьме после насыщенного дня было трудновато, но Фрейя изо всех сил боролась с подступающей сонливостью. В воздухе еле слышно звенели крыльями невидимые глазу эльфы, тоже большие любители легенд и сказок, и от этого воздух словно слегка искрился. Старые предания, пожалуй, были лучшим, что Гудрун мога предложить не только своей дочери, но и ее маленьким друзьям, о присутствии которых в спальне девочки, возможно, даже и не догадывалась.

За окном трещала январская метель, где-то по деревянным половицам поскрипывая гуляли зимние ветерки, невесть каким образом забравшиеся в дом, но под одеялом было хорошо и спокойно. И никакая, даже самая грустная сказка, это ощущение дома забрать уже не сможет. Эльфы уже давно поудобнее устроились кто где – начиная от головы самой девочки, до прикроватного шкафчика, украшенного причудливой вязью рун. Настало время настоящего волшебства. Веки Фрейи потяжелели окончательно, и не в силах больше держаться, она закрыла глаза.

И тогда вокруг вырос лес.

Оседлав восьминогого коня Слейпнира сквозь вихрь нёсся в Нифльхель отец всего колдовства Один, смотрящий сквозь бурю глазами, до боли напоминающими глаза Рагнара. Нелёгкой была дорога, но мудрый воин не сбивался с пути и следовал к своей цели, не останавливаясь ни на секунду. Ворота владений Хель встретили его зловещим скрипом и остервенелым собачьим лаем.
Смело отмахнувшись от окровавленной пасти пса Гарма, преграждавшего ему дорогу в царство смерти, воин торопился к провидице, единственной, которая знала, какая судьба была предначертана сыну его, Бальдру, мучимому доселе неизвестным недугом. У нее одной можно было выведать как спасти их с Фригг сына, и ради этого Один был готов на всё.

Время все сильнее ускоряло свой бег и уже совсем скоро Один спешивался у могилы древней вельвы, укрытой снежным покрывалом. И заговорил он папиным голосом:
– Зови меня Вегтам, сын Вальтама, вещая. Пришёл я к тебе не впустую, а за ответами. Взамен на новости мирские из Мидгарда, расскажи-ка мне о том, для кого готовит готовит царица твоя Хель пир? – тем временем, вокруг великого бога вместо кладбища стали возникать усыпанные золотом и драгоценными камнями старинные залы, со скамьями, устланными кольчугами да мечами, а сама вельва начала обретать человеческие очертания...

Реальный мир окончательно потерял свои четкие контуры, уступая место сказке. Фрейя засыпала.

+4

4

Она пришла неохотно. Сны её были долгими, тело её было ветхим, тело её не раз омывалось дождями, иссушалось солнцем и укрывалось снегами. И тело её давно исчезло, а кости стали белее известняка. Из мира мертвых звал её Один, вырывал из объятий Хель, подле трона которой старуха сидела, растворенная во времени и небытие.
Она пришла неохотно: старуха в грубом дырявом полотнище на иссохшей до костей плоти, с узловатыми пальцами, которые тянулись к тому, кто посмел её разбудить, с впалыми щеками, обтянувшими череп, со спутанными волосами, висящими желтоватыми грязными клочьями из-под капюшона, с белой поволокой на глазах. Вельва слепа, она не смотрит глазами, она не видит того, кто пришёл к ней, она его ощущает - он пахнет иначе, говорит иначе, в его речах есть беспокойство живых.
Она пришла неохотно: заставили мертвую пройти её путь столь далёкий, что усталость была страшнее, чем старость.
- Зачем потревожил мой покой, что заставил покинуть Хельхейм и путь пройти дальний? - голос был мёртв её, звучал как ветер, заблудившийся между домов живых. Звучал издалека, пропадал и прорывался вновь. - Меня поливали дожди, заносили снега, травой проросла, а траву ту омывала роса. Давно я мертва, путь мой неблизкий и тяжкий, а ты же заставил пройти, покинув вечный мой дом, - в ней не было ненависти и зависти к тем, кто кровью горячей ещё обладал, кто сердцем бьющимся владел, кто жил и не истлел. Лишь жалость к ним и пренебрежение к той суете, которой они охвачены. - Мне новости мирские из Мидгарда ни к чему, готовится пир в чертогах Хель. От яств ломятся столы, мед душистый и светлый сварен, накрыт он щитом. Золотом устлан пол - всё в честь Бальдра, Одина сына, которого ждет владычица Хель. И светлые асы отчаянием скованны, но более нет у меня для тебя новостей.
Старуха замолкла. Ей бы вернуться обратно к себе, но держала её магия Гаута, не позволяя уйти. И на хищном лице проявилась досада, когда на ответ вновь зазвучал вопрос:
- Я знать хочу больше, чтобы всё мне открылось, - голос могучий и властный, несравнимый с ветхим старушечьим, заставлял колебаться пламя на факелах, принуждал вёльву к ответу, которого та не желала. Но магия Одина держала её крепко, невидимыми путами преграждая дорогу назад. - Кто Бальдра убийцею станет, ответь мне, я знать то хочу. Кто сына Одина смерти предаст?
С каждым вопросом слабели его чары: даже для Отца богов бежало вперёд время, и не было власти всесильной, способной принудить старуху отвечать ему вечно.
- Ответ тебе дам и на это: Хёд омоет руки в крови, ему уготовано стать убийцей славного Бальдра и дерево силы ввергнуть в Хельхейм. То решено уже, предсказание моё верно, но хватит вопросов, хочу я уйти! - и, как будто, бледнее стал призрак, а чары слабее стали вельву держать. На Одина глаза белые с презрением взирали, в них недовольство было потревоженной смерти.
- Но скажи мне, кто отомстит за смерть светлого аса? Кто Хёда на костёр сможет отправить?
- Ридн в западном доме Вали родит. Сын Одина сможет руки в крови убийцы омыть, волос не причешет и рук не омоет пока не отомстит, но вопросов твоих довольно. Устала я, пора мне обратно, - и старая вёльва практически вырвалась из силков заклинанья. Её месте в Хельхейме, у престола владычицы Смерти пустовало уж долго. И путь ей обратный казался далёк, но к мёртвый уйти куда проще умершим, чем вернуться к миру живых.
- Погоди, Вёльва, дай мне ответ: кто те девы, что будут рыдать, края покрывал в небо бросая? - вздрогнула старуха от вопроса такого, руками костлявыми с узловатыми пальцами к Одину потянулась желая схватить. И в слепых глазах отразился Гаурт пониманием.
- Не Ветгам ты, как считала я, как назвался ты мне, - и в голосе мертвом нынче слышалась злоба. - Тебя я узнала по древней загадке. В отчаянии светлые асы, и Бальдра судьба предрешена.
- Не вёльва ты, а мать трёх великанов, - и каждый в пророчестве что-то своё услыхал, суть потерял, и время бежало единой тропой из тысяч ручейков один лишь оставив.
И в голосе старухи теперь звучала лишь Смерть, в ней насмешка была над живыми и их страхами жизнь потерять. Не властны над ней теперь заклинания Одина были, смеялась она мертво Всеотцу в лицо, и клочья волос тряслись как от ветра.
- Возвращайся домой, гордись своей славой, но более сюда никто дороги найти не сумеет, - и в голосе был и смех, и презренье, и власть предсказанья, которое никто не оспорит. - Покуда Локи не сбросит оков, покуда не настанет Гибель Богов.
И призрак мятежный сквозь Гаурта прошёл, обдав на прощанье холодом смерти, а вместе с ним и скрипучим его смехом, исчезло виденье и залов из камня старинных, скамей покрытых латами, золотом усланного пола и вдаль уходящего пиршественного стола.
Дорога закрылась, но Один спешил вновь Слейпнира оседлав. Скакал он в Асгард со скорбной своей вестью, и вспоминались ему на Идавёлль-поле капища, что строили они в начале времен. И сумрачен лик его был, и для Фригг он страшное пророчество нёс не зная, оплакивать ли Бальдра ещё живым.
[NIC]Völva[/NIC][STA]Из мира мертвых миру живых[/STA][AVA]http://i.imgur.com/hFHTWWH.jpg[/AVA] [SGN]На все вопросы не будет ответов[/SGN]

Отредактировано Alda Helsdottir (2017-07-23 15:44:39)

+2

5

[NIC]Frigg[/NIC][STA]The all-mother[/STA][AVA]http://savepic.ru/15024588.gif[/AVA]

Не было ни в одном из девяти миров Священного Древа Иггдрасиля ничего, что могло бы испугать Мать Всего; не было ни в одном из девяти миров Священного Древа Иггдрасиля ничего, что могло бы заставить ее сердце сжаться и отступить; не боялась она ни боли, ни смерти, ни гнева Всеотца, ни проказ Локи, ни полумертвой его дочери. Боялась она лишь боли и смерти своих детей, лишь слез их, тревог и переживаний, лишь их страхи делила, лишь их страдания почитала за свои собственные.

От того ей так тревожно было все эти дни, от того улыбки не возникало на ее устах, что Бальдру, светлоокому сыну ее, не было покоя от дурных снов и предзнаменований, который не сулили им всем беды. И пока Светлые Асы собирались на тинг, а Ратей Отец беседовал с мертвой вельвой, Фригг утешала сына своего, ибо только материнское сердце и материнская ласка способны были унять его страхи и прогнать дурные сны. Не было у супруги Вотана для того специальной волшбы. Лишь только сына своего она укладывала себе на колени, как переставал он так сильно бояться, переставал говорить о своих дурных снах и вновь становился радостью всего Асгарда и матери своей, любящей его так сильно, что не было для нее никого дороже.

Со страхом ждала Фригг возвращения своего мужа из Хельхейма. Были ведомы ей все судьбы, и знала она, что Ратей Отец принесет дурные вести. Бальдр, сын ее и свет всего Асгарда, должен будет умереть, и смерть его станет предвестником начала Рагнарека и гибели всех Богов, падения Асгарда, Древа Предела и всех девяти миров. Судьба эта была предрешена уже давно и оттого она оставалась неизменной, что никто из Богов не пытался ее поменять, принимая злой рок как должное, ибо все они знали, что нет ничего вечного ни в Асгарде, ни в Мидгарде, ни даже в самом Хельхейме. Все они отдадут свои бесконечно длинные жизни для нового витка, нового начала и нового Золотого Века. От того Фригг не боялась за себя и не боялась за мужа. Боялась она за сыновей своих, за Бальдра и за то, что придется им расстаться на долгие-долгие годы, которые вынужден он будет провести в Хельхейме, покуда не случится Рагнарек и не вернется он из мира мертвых предвестником нового начала для всех миров.

Не готова была Фригг примириться с такою судьбой для своего сына. И потому, едва Один вернулся домой и поведал ей о том, что Мать Всего итак знала, решила она пойти против воли судеб и самих норн, оспорить власть времени и злого рока, стереть с камня вечности предназначение и роль сына своего в судьбе миров.

Не спала она дни и ночи, не отвечала на молитвы и не исцеляла ласковыми прикосновениями рук своих тревог и страхов Бальдра, ибо боролась за его жизнь и его будущее. Все земли обошла она, все девять миров посетила, взяв клятву с огня и воды, железа и разных металлов, камней, земли, деревьев, болезней, зверей, птиц, яда и змей, что они не тронут Бальдра. Не осталось во всех мирах ничего, что могло бы навредить сыну Фригг, кроме одного побега омелы, который был слишком молод, чтобы принимать его клятву. Вернулась тогда Мать Всего в Асгард и поведала всем асам о том, что совершила. И стали те асы забавляться тем, что сын Одина становился на поле тинга, а другие должны были кто пускать в него стрелы, кто рубить его мечом, а кто бросать в него каменьями. Но что бы они ни делали, все было Бальдру нипочем, и все почитали это за великую удачу.

Весь Асгард был полон радости от того, что более ничего не угрожает Светлому Асу. Преисполнился злобы и зависти один лишь Локи, наблюдая за тем, как Бальдр остается невредим, что бы с ним ни делали. И тогда, превратился он в женщину и пошел к Матери Всего, желая узнать, не осталось ли чего-то, что могло принести сыну Вотана смерть.

В Фенсалире отдыхала в то время Фригг и едва женщина зашла к ней, спросила она ее о том, чем заняты асы и ее сын. Незнакомка отвечала, что Боги на поле тинга забавляются тем, что пытаются причинить Бальдру вред и это не тревожило Богиню, ибо знала она, что не найдется во всех девяти мирах ничего, что могло бы навредить сыну. Если бы знала она с кем говорит, никогда бы не выдала тайны, но не было ведомо Фригг, кто перед нею и потому с легкостью поведала она женщине, что к востоку от Вальгаллы растет побег омелы, с которого клятва взята не была, ибо слишком молод тот побег. Тотчас же исчезла незнакомка, а сердце Фригг преисполнилось необъяснимой тревоги. Не знала она тогда, что вновь впустила смерть в стены Асгарда.

Вырвал Локи тот побег омелы из земли и пришел он на тинг, где великие мужи обступили Бальдра. В стороне от них стоял один лишь Хёд, ибо был он слеп и не мог принять участия во всеобщем веселье. Подошел к нему, тогда, сын Лаувейи и спросил, отчего не попробует тоже убить Бальдра. Хёд отвечал, что он слеп и не видит, где находится его брат, а потому не может и попытаться. И тогда Локи предложил помочь слепому Богу в том, чтобы выстрелить в Бальдра из лука. Вложил он в тот лук стрелу из побега омелы, направил Хеда, который выстрелил и попал сыну Одина в самое сердце. Тотчас же светлоокий ас упал наземь замертво. Так свершилось величайшее злодеяние, какого не видывал раньше ни один из девяти миров.

Не нужно было Фригг быть на поле тинга, чтобы знать, что с сыном ее свершилось дурное. Упала она на колени и плакала горькими слезами матери, потерявшей самое дорогое свое сокровище, свое дитя. Сердце ее разрывалось от боли, а ветра, бури и грозы рыдали вместе с нею, не в силах подарить утешения и унять ее боль. Не утешили ее и асы, возвратившиеся с поля тинга в великой печали. Были они немы от своей скорби и боялись посмотреть в глаза Матери Всего. И тогда молвила она свое слово, вновь не будучи в силах смириться с неизменной гибелью своего сына.

- Кто из вас хочет снискать мою любовь и мое расположение? Кто из вас решится проявить свою смелость и доблесть? Кто из вас осмелится поехать в Хельхейм, отыскать Бальдра и предложить за него выкуп хозяйке мира мертвых, чтобы отпустила она его назад в Асгард?

И тот, кого называют Хермод, сын Одина, вызвался ехать.

+2

6

[NIC]Hermóðr[/NIC]
[STA]the bravest[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/15064924.gif[/AVA]

Сжалось его сердце, надсадно ухнуло вглубь груди, когда увидел Хермод Бальдра, чье тело ударилось оземь, окропленное кровью. Разглядел он через сгустившийся воздух, наполненный до краев черным горем и горечью, плачем и стонами асов, стрелу, вонзенную верною и твердою рукой в прекраснейшего из асов, и стало до того больно и невыносимо ему, что присоединил Хермод свой голос к голосам других в стенаниях по погибшему Бальдру.

Поле тинга рыдало и сотрясалось этими рыданиями, да так, что, чудилось Хермоду, затихли и птицы и звери, и реки и деревья, и даже небо остановилось. Плакала великая Фригг, жена Одина, мать, потерявшая дитя по чьей-то недоброй воле; и Хермод, глядя на нее, все крепче сжимал кулаки, загораясь желанием помочь. Исправить черное дело, коли будет то в его силах; однако не зря звали Хермода Удалым, он многое мог, в чем никогда не сомневался. Не зря отцом его был предводитель асов, даровавший сыну своему доблесть и отчаянность, которые вели Хермода по пути любви и славы.

Сделал Хермод шаг вперед, отдалившись от страждущей толпы, и возвел глаза свои в ожидании к Фригг, словно чувствовал он, что собирается богиня сказать и сделать. Не останется он безучастным к ужасу, поколебавшему асов.

- Кто из вас хочет снискать мою любовь и мое расположение? Кто из вас решится проявить свою смелость и доблесть? Кто из вас осмелится поехать в Хельхейм, отыскать Бальдра и предложить за него выкуп хозяйке мира мертвых, чтобы отпустила она его назад в Асгард?

Вскинул кулак Хермод, сын Одина, и смело посмотрел он на молвившую слово Фригг.

- Я поеду! Я, Хермод Удалой, отыщу Бальдра и предложу выкуп самой Хель, и вернется сын твой в Асгард. – гремит его голос, громом раскатываясь по полю тинга, и радуется Хермод, ибо знает он, что в отваге мало ему равных, и что содрогнется Хель перед его просьбою, и что вернет он Бальдра в материнские руки. И снова будут они смеяться и веселиться, а Фригг одарит Хермода своим расположением, чем щедро вознаградит его за долгий путь в мертвое царство. – Ведите мне лучшего коня!

Не ждал Хермод, что выведут ему самого Слейпнира, лучшего из лошадей, принадлежащего самому Одину. Восьминогий, огромный, дышал он жарко, и схватился Хермод за упряжь, вдел ногу в золотое стремя, вскочил на широкую спину Слейпнира и умчался. Думал он, что знает дорогу, а Слейпнир скакал пылко и ровно, унося Хермода прочь и прочь от поля тинга, где асы возвращались в рассудок, начиная готовить тело Бальдра к погребению.

Звенела душа Хермода Удалого, скакавшего без остановки, понукавшего коня отца своего; думал он, как встретит его хозяйка мира мертвых, ужасная Хель, и не было страха в нем, хотя глаза не видели ничего и никого, и даже тени сливались в один густой мрак. Несся Слейпнир по глубоким долинам, выбивая восемью копытами громкую дробь, а всадник его ждал, когда же покажутся перед ним гулкие воды реки Гьелль, что протекает между Хельхеймом и Нифльхеймом.

Остановился Слейпнир перед золотым мостом Гьялларбру, и стал этот мост первым, что различил глаз Хермода за девять дней и девять ночей, что скакал он без отдыха. Ударил Хермод шпорами скакуна, взревел конь и помчал наездника вперед, навстречу великанше Модгуд, чья исполинская фигура виднелась на другом берегу быстрой реки. Грохотал под копытами Слейпнира мост так, будто армия двигалась по нему, однако не слышал Хермод ни шума, ни реки; жаждал он поскорее предстать перед Хель, чтобы просить ее освободить Бальдра, и пронесся бы он так дальше, до самого берега, не останови его Модгуд.

- Кто ты таков? – строго спрашивала великанша, глядя с высоты на Хермода. – Пять полчищ мертвых прошли этим мостом днем раньше, так не меньше грохочет мост и под одним тобою, и не похож ты с лица на мертвого. Зачем же ты едешь сюда, по Дороге в Хель?
Не растерялся посланец богов, поднял он голову гордо:
- Я Хермод Удалой, еду я из самого Асгарда в Хель, чтобы разыскать Бальдра. Не видала ли ты его по дороге в Хельхейм?
Кивнула Модгуд могучей головой, посторонилась, выслушав Хермода, и показал ему дорогу – говорила, что, дескать, проезжал здесь Бальдр, и что дальше скакать Хермоду вниз и на север до самых решетчатых ворот. Поблагодарил ее Хермод и поехал дальше, понукая Слейпнира что было сил.

Увидел Хермод решетчатые ворота, закрывавшие путь в Хель для живых, и спешился. Не пройти ему здесь честным путем, не отворятся они перед ним, как бы не кричал гонец воли Фригг; тогда подтянул герой подпругу коня, вскочил на него и так ударил по бокам шпорами, что взревел Слейпнир и взлетел высоко-высоко, да так, что миновал ворота, перенеся всадника на другую сторону. Возрадовался Хермод уступке отца своего, тому, что отрядили ему такого скакуна, и, подобравшись к палатам Хель, вошел в них, оставив Слейпнира позади.

Охнул он; сидел в тех палатах на почетном месте сам Бальдр, такой же прекрасный, каким он был при жизни. Протянул Хермод руки к брату, едва не заплакав, и захотел он тут же идти к владычице мертвых, чтобы просить ее исполнить волю горюющей Фригг; но едва не упал сам замертво, так устал он, покуда ехал без сна и отдыха по ужасным долинам верхом на неутомимом Слейпнире. Заночевал Хермод в тех палатах, рядом с Бальдром и женой его Нанной, погибшей от скорби.

Проснувшись, немедля отправился он к Хель.
- Хель, великая хозяйка мира мертвых! – раскатистым эхом разнесся громкий голос Хермода, и, казалось, все услышали его зов. – Отпусти назад светлого Бальдра, как то просит тебя Фригг, как просят тебя все, чей плач разнесся по всей земле! Если бы ты знала, какое горе воцарилось во всем мире, услышала бы стенания и людей, и зверей, и земли, и камней, и деревьев и всех металлов, то отпустила бы его назад!

Отредактировано Hjördís Helsdottir (2017-07-26 17:05:50)

+3

7

Как было предсказано, так и случилось. И пал светлый Бальдр, и нашёл себя в царстве Хель, как мертвая вельва Одину и рекла. И был величественен тот пир, и сладкий мед, что ждал его под деревянным щитом, пенился по кубкам из золота. Лаской его встретила владычица мертвых, протянула руку живой девы, тёплую и нежную.

Смерть ведь не боль и не мучение, смерть не кара и не наказание, нет в Хельхейме горечи и горя, нет здесь пламени страданий. Хель заботилась о душах, приносила им успокоение и очищение. Она снимала с них, как грязную одежду с усталого путника, все наносное, что жизнь из вранья в личину человека привносила. Оставляла его перед собой самим собой, так воцарялся мир и порядок. Смерть страшила лишь тех, кто боялся принять себя, увидеть без прикрас, но лишь тот, кто готов был эту черту переступить, кто в жизни со смертью примирялся как с ходом естественным вещей, как с зимой, приходящей после лета, то счастлив мог быть. Оттого при встреча с живыми богиня руку скелета им подавала.

Нет абсолютного света без тени, нет добра без зла, нет жизни без смерти. И глуп тот, кто оспорить пытается этот порядок. В Хельхейме лучше, чем в мире живых, здесь каждый обретал покой.
И Бальдр обрёл черты, что были скрыты под маскою жизни, для глаз живых недоступные. Лился пенный мёд в честь обретенного нового дитя Хель, что при жизни был сыном Фригг, конец становился началом нового.

Хмурилась владычица царства мертвых, гневалась на Хермода, посмевшего нарушить установленный порядок, злилась Хель, что живой явился к мертвым, посмев оспорить ее права, ибо никто не имел право приходить в Хельхейм без разрешения ее, никто не мог покинуть его, коли не позволит богиня. Предсказывала мертвая вельва, сбылось то пророчество уже, но не было мертвым покоя от живых, терзали они души своими слезами и страданиями, громким голосом, что звучал в царстве тишины оскорблением. И в праве она была оставить здесь того, кто из мира живых решился в мертвый мир ступить, и обернулась Хель к нему живой стороной прекрасной девы с мертвенно-бледной кожей и пронзительной голубизны глазами.

- Дивлюсь я, ибо вчера был в моем мире один сын Одина, сегодня же - два, - ласков был голос ее, да только читалась в нем обида владычицы. - И в мир, что отдан был мне, Одином могучим, куда нету ходу живым, посмел ты явиться, Хермод, речи полные жизни голосом громогласным начал, что слух мой оскорбляют. Даров не принёс и смеешь просить, чтоб засохшие розы вновь стали свежи, - не понравилось Хель, как Мать Всего решила миропорядок повернуть во имя прихоти своей вернув сына, светлого Бальдра, к живым. И дух, познавший собственную сущность, не мог быть счастлив теперь там, откуда пришёл изначально. Фригг, слезами землю орошая по сыну своему, ему просила участи страшной и жестокой, ведь не вернуться ему из Хельхейма таким же, каким был раньше. И ради этих мучений хотела Мать Всего мироздание повернуть вспять, нарушив законы супруга своего, могучего Одина, что отдал ей царство мертвых, из которого нет пути мертвым, в которое нет пути живым. - И просишь о том, чему последствий не ведаешь. Посланник воли чужой, ты говоришь о плаче, что стелется по всему миру? - задумалась владычица, и страшное горе было для Хемрода, что пришёл он родить для брата своего, светлого Бальдра, ибо плата за советы Хель и помощь ее всегда непомерно высока. И не приемлет хозяйка Хельхейма нарушенных клятв, страшны ее наказания. - Что ж, если же правда то, что ты говоришь, если Могучий Один своё слово нарушить готов, а Мать Всего оспорить желает судьбу для сына своего, что приняла я в царстве моем как родного, за стол усадила, так быть тому. Я отпущу светлого Бальдра из царства покоя, если каждый оплачет его в мире живых. Соберите слезы всех живых существ, что есть на земле, пусть плачут и горюют по светлому асу, - и к могучему воину она обернулась мертвой стороной, в знак верности слова своего на плечо ему руку костлявую кладя. - Если же правда то, о чем ты говоришь, выйдет из Хельхейма Бальдр тотчас, но если же найдётся хоть одно существо, что по нему не горюет, так быть ему сыном моим, не видать ему матери своей Фригг, покуда не откроются врата Хельхейма, и не выйдут мертвые к живым. Ступай, Хемрод, сын Одина, спеши, но дорогу к моему царству отныне забудь. Не место живым среди мертвых, ни к чему осквернять покой страданиями и плачем.

Исчез Хельхейм, оставив Хемрода в пустыне из вулканического песка вместе с его могучим скакуном, пропали богатые золотом залы, пропали ворота и мост, пропала двуликая владычица Смерти. В путь обратный отправился с вестью благой могучий ас, исполненный надеждой и радостью, чтобы Фригг поведать о том как сына вернуть в высокие чертоги Асгарда.

Осталась Хель, обиженная Матерью Всех, верная слову своему, но жалостью к познавшей покой душе преисполненная.

[NIC]Hel[/NIC][STA]Oh, Death[/STA][AVA]https://pp.userapi.com/c638825/v638825105/4ba27/_Vv9ki-pX1w.jpg[/AVA][SGN]Без Смерти нет Жизни[/SGN]

Отредактировано Alda Helsdottir (2017-07-27 16:31:05)

+2

8

Горечь и боль, что познала Фригг и все Светлые Асы была Гудрун знакома. Она видела в Бальдре своего собственного сына, своего светловолосого Асгейра и даже в страшном сне представить не могла, что у нее отнимут ее наследника, ее свет, ее главное достояние, которым она гордилась и за которое боялась и готова была биться так же отчаянно, как билась Всематерь Фригг.
Страх в душе Гудрун, что посеяла эта легенда, был знаком каждой исландской матери, каждой, что рассказывала эту легенду и переживала ее сама, будучи на месте супруги Одина. Страх этот оживал тоскою в сердце и образами самых близких в разуме, страх этот россыпью снежинок бился в окно и треском затухающих углей, заставлял Гудрун сильнее прижимать к себе дочь, которая слушала и из последних сил старалась не провалиться в сон раньше, чем история будет закончена.

- Пустился Хермод в обратный путь, а как прибыл в Асгард, рассказал всем асам, что видел и слышал в мире мертвых. Поведал он и об условии, которое поставила Хозяйка Хельхейма за возвращение Бальдра домой, в объятия его матери. Разослали тогда Светлые Асы гонцов по всем девяти мирам и всем землям с тем, чтобы просить все живое плакать о сыне Одина, чтобы он смог вернуться в Асгард, - голос Гудрун становится совсем тихим по мере того, как Фрейя перестает тереть глаза кулачками и мирно засыпает в тепле и уюте своей комнаты, в покое и защищенности материнского тепла. Женщина верит в то, что дочь ее никогда не познает разлуки с матерью, никогда не постигнет ее участь Бальдра, не будут они так далеко друг от друга до тех самых пор, пока самой Гудрун не настанет час отправиться в Вальгаллу за стол к их великим предкам, откуда она будет наблюдать за своими сыновьями и дочерью и ждать часа, когда встретит их, обнимет и вновь прижмет к своей груди. Тревога за детей ее была беспричинна. Ведь если Фригг не могла биться за своего сына, не будучи воительницей, то Гудрун положит к ногам детей своих весь мир, лишь бы они были счастливы, веселы и здоровы.

- Стали плакать по Бальдру все живые и не живые существа на земле: плакали люди, плакали звери, плакали камни, плакали металлы, цверги плакали и альвы, плакал турсы, ваны и асы. Возвращаясь же в Асгард, гонцы светлых асов увидели в пещере великаншу, которая назвалась Тёкк. Попросили гонцы и ее плакать о Бальдре с тем, чтобы вызволить его из царства Хель. И ответила им великанша: «Сухими слезами Тёкк оплачет кончину Бальдра. Ни живой, ни мертвый он мне не нужен, пусть хранит его Хель». Под личиною великанши крылся коварный Локи, сын Лаувейи, виновный в том, что Бальдр не смог вернуться назад и причинивший, тем самым, асам величайшее из всех зол. И горько плакали асы по лучшему из них, и тоска поселилась с тех самых пор в груди Фригг, не находившей себе покоя ни днем, ни ночью, ибо не вернулся к ней любимый из ее сыновей, - Гудрун проводит теплыми пальцами по волосам Фрейи, осторожно поднимается с кровати и укрывает девочку одеялом, глядя на то, как дочь удобнее устраивается на кровати.

- Но не вечно быть сыну Одина во тьме Хельхейма. Настанет час, когда после Рагнарека и Гибели Богов придет возрождение. Земля сожженная Суртом в день Великой Сечи вновь покроется зеленью, солнце и луна, съеденные Сколь и Хати вновь вернутся на небосвод а звезды воссияют во всем своем величии. Тогда, вернутся из царства Хель и примирятся два брата Бальдр и Хёд и заживут вновь они счастливо и в мире с другими Богами, которым суждено будет выжить. Так сказано, моя милая Фрейя, ибо за каждой ночью приходит день, за каждой гибелью – возрождение, а всякая смерть – есть лишь новое начало и новый виток перед чем-то большим, - Гудрун наклоняется над спящей дочерью и целует ее в лоб. Фрейя спит крепким сном и, как надеется ее мать, видит лишь светлые сны, где Бальдр жив и весел, где Фригг не опечалена гибелью своего любимого сына.

Женщина тихо выходит из комнаты, прикрывает дверь и идет по коридору, заходя к каждому из своих сыновей с тем, чтобы пожелать им доброй ночи. Отчего-то тревога за них не оставляет ее в эту ночь и сама Гудрун засыпает с тягостными мыслями, обещая себе и своим детям лишь одно: не найдется во всей Исландии такого Локи, который смог бы заставить ее потерять одного из детей и не найдется среди ее сыновей такого Хёда, который по слепоте своей поднимет руку на брата.

+2


Вы здесь » Lag af guðum » Игровой архив » Bedtime stories


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно