- Да, конечно, бабушка, все будет хорошо, - Йоуханна активно кивала и поддакивала Ауслёйг, которая все никак не могла выйти из дома. А выйти ей было бы пора - до Совета оставалось не так много времени, чтобы в сотый раз возвращаться в гостиную из прихожей всякий раз разуваясь, всякий раз что-то оставляя якобы случайно, чтобы вернуться ещё раз. - Правда, все в порядке, сегодня все решится. Я в порядке.
Ауслёйг хмыкнула, оценивающе оглядев внучку, но таки отправилась снова в прихожую:
- Не забудь открыть вино продышаться, нам оно пригодится вечером, - женщина улыбается так, будто бы ей только что открылась самая сокровенная тайна мира, а ничего важнее вина правильной температуры сейчас нет, будто бы она идёт не на Совет, а на шоппинг, хотя она прекрасно осознает все сложности, которые ее ожидают сегодня. - Ранда задержится на часов к салоне. Не скучайте, девочки!
Ауслёйг на прощание послала воздушный поцелуй, лёгким шагом выпорхнула из дома, как девочка десяти лет. Ханна закрыла ща бабушкой и выдохнула, уверенная улыбка сползла с ее лица. Она на несколько секунд прикрыла глаза, стараясь собраться с мыслями, но ничего не могла поделать с собой - ей было откровенно страшно. Она хотела казаться уверенной и смелой, но на самом деле молилась Фрейе о том, чтобы хотя бы или их с Кристьяной оставили в клане вместе, или же вместе из него изгнали, но не ставили перед выбором.
Как выбрать между ребёнком и кланом?
Хорошо, что никто не видел, как она просела, стекла по стене и уселась на полу разглядывая стену напротив без единой мысли. Это было странное состояние транса, когда не хотелось ни думать, ни слушать, ни чувствовать; сон наяву.
Её вырвал из этого состояния детский плач, заставляя снова собраться с силами и подняться. Маленькая Кристьяна не могла понять, какие страсти кипят вокруг неё, но должна была чувствовать. Йоуханна верила в то, что ребёнок чувствует эмоциональный фон в любом случае, старалась при дочери, а дома она сейчас ощущала себя как подсудимый в камере, ожидающий своей участи. Не сказать, что это ощущение было ложным и не связанным с тем, что сейчас происходило.
Ханна всё ещё надеялась, что Фрейя не оставит её, она сама ведь вышла замуж за смертного, она даровала ей от этой связи дочь, а не сына. Значит, на то была воля богини, нельзя было отказываться от девочки.
- Всё будет хорошо, - у неё на руках малышка успокоилась, чувствуя защиту матери, а Ханна не могла не думать о том, что где-то там решается судьба Кристьяны. Слова утешения действовали на ребёнка, но не на неё саму, слишком сильно ощущающую давящие стены. - Сейчас мы пойдем проветриться, а потом, когда всё закончится, вернёмся домой.
Оставить Кристьяну она не смогла бы даже в том случае, если бы Ранда пообещала присмотреть за девочкой. Не сейчас, не сегодня. Ханна молилась, чтобы им с девочкой уготовили единую участь, даже если она будет изгнанием или смертью, чтобы ей не давали выбора. Выбор бы её сломал, заставив пожалеть о том, что она вообще появилась на свет.

В парке было мало отдыхающих - почти середина ноября, погода не баловала внезапным теплом, но хотя бы не было дождя и сильного ветра, хотя небо было плотно затянуто тучами. Это было к лучшему: меньше шанс встретить знакомых, которые сейчас были бы одинаково неуместны, что сочувствующие, что порицающие. Клан Фрейи, решившись на либеральный путь, пытался юлить и изворачиваться в своей излюбленной манере, выглядя хорошими и для тех, и для других. Потери они переживали тяжело, а потеря благодати изменила их всех: кто-то ещё больше уверился в правильности пути, фанатично следуя за идеей, чтобы не чувствовать вины, кто-то готов был пойти на попятную, кто-то делал вид, что ничего не заметил. Они ещё не успели вкусить в полной мере прелесть приобретения, но уже горевали о потерях. Они были жадными, как и все женщины, не желали что-то отдавать, чтобы что-то получить, а получить очень сильно хотели. Ситуация была патовой. Кровосмешение уже достигло того уровня, когда в пору было просить милости Богини, чтобы уничтожила их всех за одну ночь, чтобы их клан остался в памяти гордым, а не болезненно-рефлексирующим и вымирающим, переполненным уродцами физическими и психическими.
Йоуханна пришла в парк на автопилоте, села на скамейку, взяв из коляски Кристьяну и прижимаясь лбом к её лбу, но при этом действовала по договорённости сама того уже не осознавая. Планирование и следование плану настолько вошли в её жизнь, что она делала это не задумываясь. Как не задумываясь пришла на встречу с сестрой, которая ещё утром предложила ей встретиться после её занятий в школе именно на этом месте.
И даже рассматривая приближающийся к ней знакомый силуэт, она всё ещё не вспомнила о договоренности, только когда девушка подошла вплотную, то припомнила с удивлением, что всё так и должно было быть, об этом они и договаривались.
- Привет, - Ханна постаралась улыбнуться сестре. - Как твой день? Представляешь, я совсем забыла про наш уговор! Удивительно, что все в итоге сложилось так, как и было нужно.
Йоуханна ничего не забывала обычно, это то и было тревожно.

Йоуханна не сомневалась в том, что у Инги нет никаких проблем по учебе - она была очень способной и внимательной девушкой, легко и охотно учившейся, но были сомнения, всё ли в порядке в общении с остальными детьми. Да и учителями тоже, ведь многие из них были представителями консервативных кланов, и далеко не все считали, что вымещать свою злобу на детях есть нечто подлое и недостойное. Легче всего было отыгрываться на тех, кто не мог дать отпор. Впрочем, в ситуации с Кристьяной тоже было тоже нечто похожее: взрослые решали, какой должна быть судьба малышки, которая даже слова в свою защиту сказать не может. А ведь дети - это не игрушки и не какие-то убогие существа, они люди.
- Тебя не обижают? - наверное, время было не лучшим, чтобы задавать подобные вопросы. Но, с другой стороны, а когда ещё? - Ты только не молчи, если вдруг кто-то будет пытаться тебя унизить, хорошо? Пообещай мне, Инга, не нужно терпеть, если что-то пойдет не так.
Если что-то позволить один раз, не поставив на место тех, кто считает себя в праве унижать, то потом будет во много раз сложнее переучить и заставить себя уважать. Ханне не хотелось, чтобы над её сестрами издевались и обижали.
- О, дома сегодня почти весь день была бабушка, поэтому было громко, - молодая женщина улыбнулась, мимикой выражая, что с Ауслёйг никогда не бывает скучно. Эта удивительная женщина заставляла мир вокруг себя если не крутиться, то, как минимум, звенеть и лететь куда-то вперёд. - Она собиралась невыносимо долго сегодня, успела забыть всё, что ей даже не было нужно.
Дома теперь, обычно, действительно бывало совсем тихо: яркая и шумная Бьёрг покоряла Штаты, а её семья в шутку ужасалась, что она камня на камне не оставит от этой страны в своей неуемной жажде приключений, Ауслёйг и Ранда чаще всего были в салоне, в то время как Ханна большую часть дня оставалась с Кристьяной. В Бюро она приходила, чтобы взять работу на дом и сдать то, что успела сделать, но не более.
- Ооо, сегодня там были туристы! - то, с какими сказками и ужастиками к ним приходили приезжие смертные, в пору было коллекционировать, а потом издавать сборником юмористических историй. - Эти, кажется, помешаны на "Смерть ей к лицу", упорно искали, где подписаться кровью. А когда поняли, что подписываться негде, никаких контрактов с ними никто заключать не собирается, душу не забирают, мучения после смерти не обещают, кажется, совершенно растерялись и не знали, как теперь с этим жить. Ещё одна женщина решила, что у нас несомненно должно быть приворотное зелье, которое мы с превеликим удовольствием ей продадим. Американка, кажется. Надеюсь, это не Бьёрг где-то между делом ей посоветовала наш салон. Мама наверняка принесет ещё каких-нибудь историй, но даже за то короткое время, которое мы там были с Кристьяной, попались такие посетительницы, - они все привыкли к очень разным девушкам и женщинам, которые приходили к ним за красотой, чудом и хорошим настроением. Иной раз приходили и мужчины, но женщин всё равно было больше. В человеческом мире именно женщины стараются выглядеть ярче и наряднее, в то время как в остальной природе самочка имеет самый неприметный окрас.
И всё это было бы забавно, но веселило сейчас далеко не так, как всегда. Йоуханна задумчиво смотрела куда-то вдаль, но не видела ничего.
- Как ты думаешь, у неё получится? - она не хотела лишний раз втягивать Ингу во все эти беседы, потому что Ханне казалось, что она и без того уже слишком много внимания семьи перетянула на себя, а это было неправильно. Но вопрос вышел сам собой, непроизвольно, потому что все мысли всё равно возвращались к одному: получится ли у Ауслёйг отстоять малышку, безмятежно спавшую сейчас у неё на руках, или нет. Ханна поймала себя на мысли, что возвращаться домой ей страшно.

- Бабушку знают многие, - это было сущей правдой. Ауслёйг ещё в годы бурной юности прокатилась смерчем по Исландии, а с тех пор она не потеряла своего жизнелюбия и не растеряла активности, её знали. Могли не любить, считая сумасбродной ведьмой, но её это мало интересовало, у неё была своя крайне увлекательная и насыщенная жизнь, которой могло позавидовать молодое поколение, которому воображения бы на все эти авантюры просто не хватило. - Не слишком там пугай их нами, а то однажды нам придется оправдывать их опасения.
Конечно, это была шутка. Конечно же, никто толком не собирался воевать сейчас, когда только-только начали отходить от клановых войн, зализывать раны и пытаться восстановиться. Всем нужно было прийти в себя. Дети могли бы жестокими, могли выискивать слабых, чтобы глумиться над ними и раньше, когда всё ещё было иначе. Менялись только причины, по которым кто-то попадал в немилость. Важно было, чтобы ребёнок сам научился противостоять всем трудностям. Да, у него за спиной должна была быть поддержка семьи, но семья не должна была везде и всюду за ним бегать, закрывая от всего. Главное было не упустить момент, не перепутать его.
- На самом деле, у них не так, чтобы просто было с магией и магами. У них же долгое время слово "колдовство" незамедлительно призывало инквизицию с кострами, которая выжигала все и всех, кто хоть как-то попадал под подозрение. Для них это проявление чего-то враждебного как было, так и осталось в основном, - в том мире, где остался Париж, Сорбонна была свобода. Всеобъемлющая, опьяняющая и вдохновляющая свобода другой культуры, которая потом, когда приглядишься, оказывалась ещё большими тисками, запретами. Там было интересно, необычно, но не стоило путать туризм и миграцию. Их дом был здесь, в Исландии, под покровом Фрейи, под защитой Всеотца. - Это ты в Рейкьявике такое сделала? Инга, дорогая, а ты уверена, что они побежали не в Совет жаловаться? - Ханна озабоченно нахмурилась. - Ты забыла, что Рейкьявик - зона свободная от магии, там запрещено пользоваться своими способностями.
Стоило бы потом проверить, не подавали ли действительно жалоб. Не хватало, чтобы ещё и сестра оказалась под ударом. За такую магию вряд ли её ждала тюрьма или, ещё хуже, смерть, но все слушания и заседания вряд ли были тем, что требовалось молодой девушке, только-только вышедшей в люди.
Это было просто сном, наверное. Плохим сном, кошмаром, который потом развеется, когда наступит утро. Утром никто бы не стал доносить на Ингу, утром никто не угрожал бы малышке Кристьяне. Йоуханна поджала губы, прижимая к себе ребёнка так, будто в утешительных словах услышала приговор, а за девочкой вот-вот должны были прийти.
А что она сможет сделать, что выбрать, если всё обернётся худшим образом? Клан или ребёнок? Это был выбор между матерью и дочерью, который невозможно сделать не тронувшись рассудком, потому что это неизбежно делило её на две части. Она сердцем чувствовала, что девочка будет колдуньей, что она должна жить, но как она могла свои мысли, основанные исключительно на интуиции и желании матери защитить свое дитя, обосновать тем, кто пытался усидеть на двух стульях. Казалось, что Советницы сами ещё не понимали, что они хотят и зачем. Советницы допустили пришлую магию, хотя для того, чтобы разбавить кровь, совершенно не требовалась чужая культура, требовались только люди, которые не были их отцами, братьями или дядями, с кем не было кровного родства. Это они допустили, но допустить девочку от мужчины, выросшего на этой же земле, так же почитающего богов, но без магии, они не хотели.
- А если нет? - женщина задумчиво поджала губы, а потом резко обернулась к сестре. - Если они захотят отнять малышку, убить или изгнать, то что? Ты бы простила меня, если бы я ушла из клана с ней? Я не знаю, Инга, я не знаю, что делать, если не получится. Как выбрать между кланом и ребёнком, как? Я же не могу причинить зло ей, - Ханна аккуратно провела ладонью по лбу девочки, мирно спавшей у неё на руках. - Но я не знаю, смогу ли я жить без семьи и клана. Почему использовать чужую магию было можно, а разбавить кровь - нет?

Ханна кивнула - она надеялась, что Инга действительно впредь будет осторожнее. Мир не щадил никого, ни взрослых, ни детей. Особенно детей, которым приходилось расплачиваться за ошибки родителей даже толком не осознав, за что они страдают и почему гибнут, они становились рычагом для манипуляций в политических играх, местью на войне. И это было страшно - каждый из них понимал, насколько важны дети, насколько именно от них зависит будущее каждого клана, а потому били по больному. И если проблему нужно было решить, то её решали кардинально, не оглядываясь ни на что, закрывая глаза на беззащитность, не оставляя после себя тех, кто мог бы впредь вырасти и стать опасным. Дело должно быть завершено - это правда войны, которая имела мало общего с честью, моралью и милосердием. Милосердие потом оказывало дурную услугу, когда приходило выпестованной десятилетиями местью уже за твоими детьми.
В мирное время, конечно, были совсем иные методы, но дети как были, так и оставались самой лёгкой добычей, жертвой, на которой можно было отыграться, когда было не достать до взрослых. От взрослых можно было получить и сдачу, а что сможет сделать ребёнок?
Что могла сделать Кристьяна, чтобы защитить себя? Она была совсем беспомощна, она даже не представляла, что мир вокруг - это не только их семья, где она вряд ли когда-нибудь вообще услышит дурное слово, что есть те, кто считает себя в праве решать, кто лучше, а кто хуже, кто достоин жить, а кто должен умереть.
И неважно, что приговор может быть просто изгнанием - без матери девочка всё равно умрет, никогда не станет такой, какой должна была. В приют отдавать бедняжку было страшно - оттуда не выходят счастливыми и благополучными, оттуда выходят злыми и голодными, готовыми идти по головам, чтобы заработать свое место под солнцем.
- Только ведь... - Йоуханна запнулась, дыхание перехватило, потому что даже в мыслях было сложно произнести то, что и помыслить было страшно. Страшно было остаться без богини, без клана. Это была не поездка куда-нибудь в Европу, из которой в любой момент можно было вернуться зная, что у тебя есть дом, у тебя есть стоящая за спиной золотая армия Фрейи. Это было совсем иное, это была пустота. - Я ведь никогда тогда не смогу вернуться в клан, понимаешь? - и единственным выходом тогда было бы бегство. Без оглядки бежать куда-нибудь подальше из Исландии, сменить фамилию, забыть обо всём, потому что здесь, лишившись клана, она переставала существовать, становилась неприкасаемой. Ни друзей, которые избегали бы её и её дочери, ни работы. Ничего. Если только побираться у смертных. Такой ли жизни она хотела для Кристьяны? Была бы это жизнь? Нет, наверное нет, невозможно жить без Фрейи, не жизнь это, так, существование. Жалкое существование. Надо было, наверное, смолчать, не говорить, что девочка полукровка. Но разве же это решило бы вопрос? Однажды бы он всплыл, тогда последствия могли бы быть ещё хуже для всей семьи, которая в любом случае бы знала об истинном происхождении девочки. - Да, наверное... Они просто всего теперь боятся! Они не знают уже, чего они сами хотят, на что готовы решиться, а ведь от ребёнка, здорового и хорошего ребёнка нет такого вреда, как от пришлой магии, - Ханна внимательно смотрела на дочку, как-то странно улыбалась. - Всё будет хорошо... Всё будет хорошо... Ничего... Фрейя сама рассудит, я не оставлю Кристьяну без покровительства богини. Я знаю, что я сделаю...
Она знала, что сделает. И это была какая-то страшная и безэмоциональная уверенность в том, что это, возможно, единственно верный путь в случае неудачи на Совете.

Мир становится намного проще, когда решение принято. Человека больше не мотает из стороны в сторону от сомнений и опасный размышлений, он уже не пытается успеть на все дороги разом, путаясь и делая лишние ошибки. На самом деле, даже если решение будет неправильным, ошибочным, то это будет единственная ошибка против тысячи, которые можно совершить не определившись. Свобода выбора была самым тяжким бременем, на которое боги обрекли людей, отпустив их жить, позволив самим решать и выбирать. Это было сложно даже в мелочах, но что говорить о тех случаях, когда на кону были вопросы жизни и смерти? И свобода выбора была самым большим божественным обманом из всех, которые возможно было представить – даже отказываясь выбирать, человек всё равно делает выбор. Независимо от желания или нежелания человек был вовлечен в эту игру и страдая от неё больше, чем получая удовлетворения.
Но если человека лишить свободы, если лишить так, чтобы он ничего не заметил (а ведь свобода у него есть лишь на словах), то он станет вдвое счастливее, считая свою жизнь, выстроенную по рельсам, куда более успешной чем ту, в которой он метался и пытался определиться. Лишь единицам из нескольких тысяч окажется тесно в рамках, в которые их заключили, и они попробую вырваться. Такие люди двигали историю, остальные – метались и поддерживали жизнь, чтобы когда-нибудь родились пассионарии.
Приняв решение о том, как она поступит, если же решение Совета будет отрицательным для неё, Ханна почувствовала, что у неё упал камень с души. Да, это было жестоко. Но это было и милосерднее в разы, чем любой из двух других вариантов как для неё, так и для Кристьяны. В целом, это и для положения семьи в клане было бы куда более удачным стечением обстоятельств, чем все возможные пересуды, к которым могло привести решение Совета о непринятии полукровок.
- Не переживай, я поступлю так, как будет лучше для всех, – Йоуханна ободряюще улыбнулась сестре замечая в глазах той тревогу. Она перехватила аккуратно девочку так, чтобы освободить одну руку и положить её на плечо Инги аккуратно сжав. - Мы уйдем к Фрейе, если Совет окажется не на нашей стороне. Тогда никто не сможет упрекнуть ни семью, ни меня, ни Кристьяну. Только Фрейя, а она, я уверена, будет милостива.
Вера позволяла оставлять в стороне страх обычного человека перед смертью, поэтому Ханна говорила о предстоящем так, будто бы речь шла о какой-нибудь поездке в парк. Ничего страшного, ничего тревожного, только, возможно, некоторые неудобства, но и они ничто в сравнении с тем, что они встретятся с богиней и не разлучатся. И это было рациональное решение в то же время, оптимальный выбор.
- Бабушка сказала, что мы будем вечером праздновать, просила достать вино и откупорить, чтобы оно продышалось, – она посмотрела на часы. - Не знаю, если честно. Собрания всегда настолько непредсказуемы, то длятся не более часа, то они продолжаются по восемь часов к ряду. Сложно сказать, но мне кажется, что сегодня будет коротким. Они уже так долго пытаются разобраться, что считать преступлением, а что новыми веяниями, что должны определиться хоть в чем-то, – время играло против них. Чем дольше Совет не мог разграничить то, что можно переступить ради сохранения клана, а что будет считаться предательством, тем более сложных и двояких случаев набиралось. Всё больше и больше дочерей Фрейи ходили по краю, а вечная привычка изворачиваться так, чтобы оказаться в выгодной позиции при любом раскладе, сейчас играла против них. - Пойдем, может быть, домой? Если бабушка вернется и не найдет никого, она поднимет весь боевой отряд клана на поиски.
На самом деле, Ауслёйг просто сама переполошила бы всех вокруг исключительно в силу кипучей энергии, которой требовался выход, а это был хороший повод поднять на уши клан.